Георг Зиммель

чем все располагают в силу обычного порядка вещей.

Распространена также тройственная классификация социальных форм

Зиммеля:

процессы, типы, сценарии развития.

Мода - это процесс. Ее не существовало в древности и в Средние века.

Она

приходит на смену народным традициях и политическому деспотизму. Мода

связана с

урбанизацией и модернизацией. Выходящие на авансцену жизни новые слои

подчеркивают с помощью моды свою независимость от старых авторитетов и

официальной власти, желают быстрее утвердить свое особое положение.

Потребность

в идентификации с передовым культурным слоем проявляется в виде моды в

массовых,

демократических обществах. В кастовом, закрытом государстве мода не нужна.

Венецианские дожи одевались в одинаковую черную одежду. Одинаковые

гимнастерки,

френчи, мундиры, носили партийные функционеры в эпоху Гитлера и Сталина.

Мода

свидетельствует о возможности индивидуальных достижений. Ведь "успеть за

модой"

могут не все. Модно одетый человек доказывает, что у него есть вкус,

энергия,

находчивость. Мода привлекательна тем, что дает чувство настоящего,

ощущение

времени. Это - самоускоряющийся процесс. То, что стало особенно модным,

распространенным, уже не свидетельствует о личных достижениях и "выходит из

моды". Мода - универсальна. Она касается не только длины юбок и брюк, но и

политических убеждений, философских идей, научных методов, религиозных

исканий,

любовных отношений.

Мода, казалось бы, добровольна. Но она же и принудительна. Ее можно

считать

демократическим эквивалентом политической и культурной тирании. Петр Первый

насильно стриг бороды своим боярам. Современный политик сам ищет себе

парикмахера, консультируется с психологами, чтобы выработать

привлекательный,

популярный имидж. Мода - поприще для бездарных, зависимых славолюбивцев. Но

она

функциональна: заставляет работать промышленность, помогает сплочению новых

групп и сословий, служит орудием коммуникации, продвижения "вверх"

одаренных

личностей.

Вторая категория форм - социальные типы. Здесь мы наблюдаем особое

разнообразие.

Типами, по Зиммелю, являются: богач, бедняк, авантюрист, аристократ,

циник,

кокетка, профессионал, дилетант, "свой человек", чужак и ряд других. Как и

в

примере с модой, мысль Зиммеля при характеристике социальных типов движется

диалектически: от субъективного - к объективному, от символического - к

функциональному, от внешнего, формального - к содержательному, внутреннему.

Интересна, например, характеристика аристократа. Этот тип гордится своей

родословной. Он не будет бороться за "права и свободы личности". Ему

свойственно

врожденное чувство равенства со всеми живущими и, одновременно,

принадлежность к

элите. Аристократ дорожит своей личной свободой и независимостью. Он не

выставляет на вид своих увлечений. Внешне сохраняет спокойствие - и в

радости, и

в горе. Ограничивает свои контакты кругом "приличных" людей. Избегает

профессионализма, нормированного труда ради заработка. Он может знать

больше,

чем профессионал, но всегда подчеркивает свою принадлежность к праздному

классу,

гордится своим дилетантизмом.

Аристократ - человек досуга. Снобизм многих аристократов, их

искусственная

холодность и жесткость в общении, позволяют им поддерживать единство

сословной

жизни, иметь высокие стандарты личных достижений, в том числе в философии и

науке, искусстве, коллекционировании картин, редкостей. Аристократизм

требует

ношения маски, подчас ослабляет душевные силы, ведет к вырождению знатных

родов.

Но он имеет ценность, как образец безупречного поведения, разоблачающий

"плебеев", вульгарность и невоспитанность "нуворишей".

Аристократ никуда не спешит, ничем особо не интересуется, часто имеет

скучающий вид. Тем не менее, поддерживать аристократию с ее традициями

должна каждая зрелая нация. Характерна популярность аристократов среди

англичан, склонных

гордится своим либерализмом и демократией.

Интересной и перспективной для социологических прогнозов формой

являются

сценарии развития. Они приходят на смену простым экстраполяциям и линейным

прогнозам. Сценарий развития группы, исходящий из возрастания количества ее

членов, намечает в качестве следствия целый веер взаимодополнительных или

конфликтующих тенденций: разделение труда, рост конкуренции, интенсификацию

обмена, уменьшение сплоченности, возрастание свободы и ответственности

индивидов, усиление уникальных и социальных характеристик личности. При

построении сценариев развития сочетаются точный анализ, интуиция и

социологическое воображение. Именно этот вид форм показывает специфику

социальной науки: вырастая из практических задач и наблюдений, она

поднимается

до сложной абстракции, и затем вновь трансформируется в практику.

Обрисованные Зиммелем социальные формы близки к формам художественным и

легко

могут быть иллюстрированы типами героев и сюжетами литературных

произведений.

Сближение социологии и художественной литературы - характерный симптом

перехода

от "позитивистской" социологии к культурологии.

5. Философия жизни и культуры.

В своей философии Зиммель опирается на идеи Гегеля, Шопенгауэра,

Ницше,

Бергсона, предвосхищает более поздние идеи экзистенциалистов, добавляя к

этому

свойственные ему самому психологизм и скептицизм. Категории, которые

наиболее

глубоко и содержательно определяют, по его мнению, Бытие, это Природа,

Жизнь,

Дух, Общество, Культура.

Жизнь - исходное, самое глубокое понятие. Она иррациональна,

самодостаточна,

способна мобилизовать и преобразовать любые природные объекты. Только через

нее

может актуализироваться дух. Жизнь - это непрерывный поток бытия. В ее

стремительном напоре различаются действительность и долженствование. Жизнь

стремится к должному, идеальному, к тому, что выше, значительней ее самой.

В каждый данный момент духовное содержание жизни противостоит ей как долг,

идеал, ценность, значение. Достигнув их, жизнь сбрасывает с себя

материальные,

идеальные и социальные оболочки, формы, которые служили ступенями на пути к

свободе, и утверждается в чистой духовности. Общество и культура

оказываются,

таким образом, продуктами и инструментами жизни, а животная витальность и

дух -

ее низшей и высшей сущностями. Такова общефилософская картина бытия по

Зиммелю.

Культура делится на объективную и субъективную. Первая есть продукт труда и

мысли многих поколений, которые жили и творили, не зная, во что, в конце

концов,

выльется суммарный результат их деятельности. Идеи, вещи, социальные нормы

приумножаются с каждой новой эпохой, сливаются друг с другом в силу

непонятного

для нас закона, стремясь к чему-то целостному. Объективная культура

вырастает

как бы по воле некоего Абсолютного Субъекта, который пользуется людьми как

временными "наемными рабочими" для реализации неведомых нам целей. Но

человек

имеет свои требования к культуре. Отдельный индивид усваивает знания,

нормы,

художественные образы для того, чтобы проявить и развить собственный

"кусочек"

природы, данный ему от рождения. Так возникает субъективная культура,

которая

оформляет, организует и гармонизирует личность изнутри, определяя место

всех ее

склонностей и дарований, давая простор каждому из них. В момент творчества

культурные явления соответствуют жизни, но, по мере ее обогащения и

утверждения

становятся ей чуждыми, даже враждебными. Примеров тому - множество:

астрономия,

служившая потребностям земледелия и мореплавания, начинает развиваться как

самостоятельная наука; социальные роли, лишаясь практического содержания,

становятся театральными персонажами; политическая и экономическая борьба

становится игрой; войны постепенно заменяются спортивными состязаниями;

любовь

принимает форму кокетства и т.д. Культурная форма воплощает некое

постоянство

бытия. Поток жизни сносит устаревшую форму и заменяет ее новой. Причем,

процесс

этот повторяется вновь и вновь. Жизнь, сама по себе, бесформенна, но

целесообразна. Культура - оформлена, но чередование ее форм не имеет цели

помимо

самой жизни.

Объективная культура впитывается жизнью, становясь культурой личности.

Она

является образовательным и воспитательным ресурсом человечества. Чем

богаче,

разнообразнее объективная культура, тем содержательней жизнь. Но рост

свободы и

образовательного потенциала культуры - лишь одна из видимых тенденций,

которая

по силе уступает другим, гораздо менее благоприятным. Среди них выделяется,

по

крайней мере, три: профессионализация, индивидуализация и массовизация.

Культура профессионализируется. Высшие уровни науки, техники, искусства,

политического управления становятся все менее доступны массам, требуют все

большей подготовки и соответствующих способностей. Профессионализация

отчуждает

людей друг от друга и делает их глухими и слепыми в отношении общего

движения

жизни.

Выбор жизненного пути индивидуализируется. Традиции, групповые

интересы, даже полученное уже образование и воспитание все менее сковывают

личность в ее

жизненном выборе. Это дает чувство надежды. Но вместе с нею усиливается

конфликт

объективной и субъективной культур. Личность, даже если она правильно

оценивает

свои возможности, осознает значимость общечеловеческих ценностей, все же

оказывается ничтожно малой величиной, все чаще становится игрушкой,

бумажным

корабликом, гонимым ветрами объективных стихий культуры: миграциями,

войнами,

революциями.

Наконец, усиливается массовость культуры. Культура из центров ее

производства,

расположенных преимущественно в США и Европе, стихийно распространяется в

виде

информации, книг, кинофильмов, моды, политических стереотипов и сознательно

насаждается властвующими элитами с целью сделать массы более послушными,

менее

сознательными. Образование и воспитание не защищены от массовой культуры.

Правильно выбрать свой путь, осознать свое призвание становится из-за этого

все

труднее. Человеку все реже удается достичь совпадения "центра" своей

личности с

центром объективной культуры и даже той ее части, которая избрана им в

качестве

своего удела (язык, конфессия, ремесло, круг общения, политическая партия и

т.п.).

Итог всех этих тенденций тот, что мир духа, вовлекая в себя человека,

обнаруживает множество автономных центров развития: религиозных,

философских,

этических, национальных. Человек не может жить, не собирая вокруг себя

единого

личностного центра. Однако входящие в него компоненты оказываются все более

автономными, фрагментарными, не согласующимися друг с другом. Личность

делается

калейдоскопической. Про человека можно сказать, что он - "ткач, который сам

не

знает, что ткет".

Таким образом, Зиммель присоединяет свой голос к критикам

"отчуждения", прежде всего, к Фейербаху и Марксу. Суть отчуждения в том,

что продукты творчества

отдельных индивидов, будучи объективизированы и включены в динамику

социальных

стихий, уже не контролируются ни личностью, ни каким-либо социальным

институтом.

Адепты религиозных и философско-политических учений столь далеко уходят от

своих

учителей, основоположников какой-либо доктрины, что ее основное ядро -

забывается, вытесняется, а второстепенные мотивы начинают доминировать.

Ядро -

дробится, из него вырастают вторичные идеологии, которые вступают в схватку

друг

с другом. Идеологии дробятся. Складывается мощный фрагментарный слой

объективной

культуры. В своей целостности она становится более мнимой, "виртуальной",

как

сказали бы мы в век Интернета. Системные построения, моделирующие культуру,

сколь бы они не были выверенными, оказываются далеко стоящими от жизни.

Жизнь не

хочет оформляться в систему, не поддается осмыслению в качестве таковой.

Эту

ситуацию можно выразить и по-другому: современный человек все менее ясно

понимает, где, в качестве кого и зачем он живет. Объективная культура

обогащается, а личность становится все менее просвещенной. Плюрализму,

расколотости объективной культуры соответствует расколотость личности,

релятивизм ценностей. Индивид как бы "растаскивается" в разные стороны

враждующими между собой потоками жизни. Продукты культурного творчества

становятся все более совершенными - благодаря развитию техники и тому, что

над

ними работает много рук и умов. Но овладеть ими становится все трудней.

Обогащение объективной культуры приводит к тому, что степень участия в ней

каждого индивида уменьшается. Все труднее становится понять целостность

культуры

и то, каким образом можно ею управлять. Даже развитие науки не столько

обнадеживает, сколько тревожит. Мы получаем больше знаний, но предвидеть их

воздействие на общество, на ход исторического процесса мы не можем.

Оказывается,

что лишь в самых примитивных формах наука и техника подчиняются волевому и

разумному контролю. В развитых формах они подчиняют себе человека. Эту

мысль

Зиммель развивает дальше в отношении языка, религии, морали, искусства.

Даже

религия - "эти крылья души, призванные вознести ее в мир духа" -

приобретает

собственную логику развития и вместо того, чтобы пробуждать дремлющий дух -

сковывает его.

В философии Зиммеля можно различить, по крайней мере, три аспекта:

этический,

философский и культурологический.

В этическом аспекте, наиболее популярном, связываемом обычно с

ницшеанством,

философия жизни выглядит, как призыв отождествить себя с жизнь, отбросив

все

искусственное, дав полную свободу ее творческому потоку. Здоровый жизненный

инстинкт направлен на рост, накопление, реализацию сил, возрастание

творческой

мощи.

Растительность, животный мир, физиологические инстинкты - это лишь

низшее

основание жизни, которая достигает апогея в человеке, одухотворенном и

обогащенном культурой. Величие целей, сила мысли, чистота сердечных

побуждений,

способность создавать прекрасное - вот в чем проявляется цвет жизни. "Этика

жизни" несовместима ни с благодушным гедонизмом, ни с самоотречением и

смирением. И чувственные наслаждения, и жесткая дисциплина возможны и даже

необходимы тому, кто овладел искусством жизни, твердо встал на путь

саморазвития. Но социальные формы, равно как и догматически понятые

ценности не

должны подавлять жизнь, которая находится в вечном движении и ни на чем не

успокаивается.

Соглашаясь с Ницше, Зиммель протестует против альтуристически-

демократических

требований, с помощью которого сильного человека стараются сделать слугой

слабого, "здорового - превратить в сиделку у постели больного". Главный

вектор

жизни направлен на увеличение ее внутренней мощи и богатства. Смысл и цель

жизни

- не в построении чего-то внешнего, отдаленного, а в том, что мы делаем

"здесь и

теперь". Смысл данного исторического момента состоит в преодолении

сегодняшнего

человека - последующим, высшим типом. "Этика жизни" сочетает в себе

эллинистический стоицизм, категорический императив Канта и идею "вечного

возвращения" Ницше. Суть ее не в том, чтобы строить свое счастье или

способствовать благу большинства. Нужно искать свое дело, долг, призвание.

Нашедший их становится свободным и обретает смысл жизни. Приняв жизнь во

всей ее

полноте, он отдает себя во власть мужественных, "победорадостных"

инстинктов. Он

"попирает ногами" мечту о благополучии - мечту торгашей, моралистов и

демократов. "Все великое в жизни создавалось дисциплиной сильного

страдания".

Проекция философии жизни на мораль и политику требует признания иерархии в

обществе, "пафоса расстояния между людьми". Этот пафос должен воодушевлять

тех,

кто "внизу" - стремиться "вверх", а тех, кто "вверху" - честно делать свое

дело.

В философском аспекте жизнь оказывается наиболее "смыслоемким"

понятием,

преодолевающим старые философские антитезы. Жизнь есть единство

субъективного и

объективного, материального и духовного, ставшего и становящегося,

природного и

культурного, бренного и вечного. Жизнь достигает своего апогея в человеке.

В нем

она максимально одухотворяется, становится сверхприродной и приобретает

космические масштабы. В человеке скрещиваются все потоки жизни и бытия. В

нем

жизнь движется "изнутри во вне", то есть превращается в творчество

"субъективной

культуры". И "извне во внутрь", становясь "субъективной культурой".

Культура

рождается как раз в точке пересечения центробежного и центростремительного

потоков жизни. Она есть форма жизни, которая позволяет ей "пробудиться",

приобщившись к духу, проявить то, что находится в "дремлющем состоянии".

Жизнь есть череда противоречивых переживаний, в которых сливаются бытие и

сознание. Таких, как любовь, страх, вражда, долг, вина, покаяние. Культура

- это

религия, наука, философия, мораль, искусство. Все это - преходящие,

материалистические формы жизни, благодаря которым она утверждает себя,

обретает

смысл. Но жизнь - бесконечна, бессмертна, незавершаема. Культура же -

конечна,

бренна, стремится стать законченной и совершенной.

В каких-то узловых моментах культура и жизнь, форма и содержание -

совпадают.

Благодаря этому поток истории приобретает вид непрерывности. Хаос жизни

становится порядком в культуре. Но как только система культурных форм

перестает

вмещать в себя новые приливы жизненных сил, она омертвевает, трескается,

превращается в руину. Жизнь имеет огромную потребность в культуре. Только в

ней

она видит цель своего движения. Но существует глубокая и непреходящая

вражда

между жизненно-творческим, душевным процессом и объективными формами

культуры.

Жизнь всегда стремится вперед. Человек талантливый, проницательный,

овладевший

искусством жизни, постоянно меняет свою стратегию. Овладевая новыми формами

культуры, он старается удержаться в "центре своей личности", сочетая

пластичность и устойчивость. Но широкие массы ведут себя иначе. Они ждут

реформ,

революций, новых философских концепций, в которых откроется, наконец,

одинаковая

для всех истина и которые приведут жизнь в окончательный порядок. Однако

проходит немного времени и культурная форма, только что казавшаяся

совершенном,

становится тесной и разрушается.

Зиммель отмечает, что борьба жизни и культуры впервые была ясно

продемонстрирована Марксом на примере истории мирового хозяйства.

Экономические

силы создают соответствующие им формы производственных отношений,

идеологий,

перерастают их, заменяют новыми. Но экономические силы - лишь часть

жизненных

сил. Культура стремится охватить единой идеей все "жизненное пространство".

Типические черты каждой большой эпохи проступают, по Зиммелю, в ее

центральной

идее, в которой реальное, должное и идеальное - сливается.

Для классического греческого мира центральной была идея Единого

Божественного, Субстанционального Бытия, воплощенного в пластических

формах, легко ощущаемых благодаря восприимчивости человека к прекрасному.

На ее место христианское Средневековье поставило Бога, в котором видели

Истину, Причину и Цель всего существующего и который отличался от языческих

богов своей интимной связью с

душой человека, освещал его внутренний мир, требовал свободного повиновения

и

преданности. С эпохи Возрождения высшее место в духовном мире стало

занимать

понятие Природы. Она представлялась сначала единственным предметом для

эстетического созерцания, науки и философии, образом поведения для

личности,

источником знаний, необходимых для жизненного обустройства. В XVII веке под

влиянием реформации, углубления философской рефлексии, преобладающее

значение

получает понятие "личного Я", как некоторой данности и в то же время -

возможности, требующей реализации. Личность творца, мыслителя, реформатора

оказывается в центре мира. Индивидуалистическое мировоззрение усиливает

хаос в

обществе и подталкивает к созданию смелых всеобъемлющих социальных

проектов.

Выработанное в XIX веке понятие "общество" все же не стало знамением эпохи.

Основанные на нем социальные движения охватывали лишь небольшую часть

интеллектуальной и политической элиты. Социалистические требование

"растворения

личности" в обществе или противоположный ему либеральный принцип "прав

человека"

так и остались, в основном, фикциями. И лишь на пороге XX столетия широкие

слои

интеллектуальной Европы стали объединяться на основе философии жизни. Идея

жизни

стала "точкой отсчета" для интеллектуалов, политиков, предпринимателей и

творцов

искусства. Ее значение было подтверждено Ницше и Шопенгауэром, которые

поставили

волю к жизни и власти впереди разума - как главную мотивирующую силу.

Вместе с тем, Зиммель отмечает, что философия жизни перерастает требования

любой

конкретной идеи, формы, социальной группы. И вот его главный вывод:

современная

эпоха характеризуется борьбой жизни против всяких форм. Бесформенная жизнь

утрачивает целесообразность, становится бессмысленной и хаотичной. В этом

состоит глубинная причина кризиса современной культуры. Зиммель

иллюстрирует его

примерами из искусства, науки, философии.

Так, в искусстве популярен экспрессионизм. Смысл его заключается в

стремлении

непосредственно проявить или усилить в художественном произведении

внутреннюю

взволнованность, напряженность художника. Экспрессионизм избегает

законченных,

гармонических форм и даже сознательно их ломает, чтобы показать, как они

стесняют творческую стихию жизни. В экспрессионистском искусстве идея жизни

воспринимается не только и не столько разумом, сколько интуицией и волей.

Мысль как бы сливается с жизненным процессом, становится жестом, криком,

свободным мазком кисти. Такое искусство, подобно самой жизни, разрушает

всякую

форму. Оно безразлично к добру и злу, прекрасному и безобразному. С другой

стороны, экспрессионизм - это форма ради формы, искусство для искусства.

Подобная же тенденция проявляется в философии американского прагматизма.

Будучи

поверхностным, интеллектуально несостоятельным учением, прагматизм, тем не

менее, верно схватывает главный мотив современного миропонимания. Познание

считалось раньше активностью ума, устремленного к объективной истине.

Самостоятельность, объективность истины прагматизмом оспаривается.

Прагматики

утверждают, что к познанию нас толкает практические интересы, а истиной

является

то, что "выгодно", благоприятно для жизни, оправдывается на практике. Не

истиной

направляется поток жизни, а жизнь, напротив, творит и формирует истину так,

чтобы дать себе максимальную свободу.

Третий пример - из этической культуры. Речь идет о двух ложных

непродуктивных

формах половых отношений: браке и проституции. Множество браков заключается

по

причинам, не имеющим ничего общего с эротикой и любовью - ради наследства,

поддержания статуса, в силу эмоциональной неразвитости и неопытности. Так

было

всегда. Жизнь в таком браке оказывается пустой и мучительной. Проституция -

древнейшая из профессий - стала почти легальной. Любовь в ней исчезает или

превращается в карикатуру. Брак и проституция - две формы, против которых

бунтует сегодня Жизнь, поскольку они заглушают самые сокровенные ее истоки.

Но

вместо традиционного брака и проституции не предложено пока никаких других

приемлемых форм.

Все три примера, по мнению Зиммеля, об одном: история достигла такого

пункта,

когда обычный в прошлом механизм смены одной формы культуры другой - больше

не

действует. Жизнь, желая освободиться от всяких форм, стремится к

недостижимому.

Взамен утопии стихийно льющейся свободной жизни, Зиммель предлагает создать

культуру, которая будет всегда и для всех духовно-содержательным,

личностно-значимым формотворческим процессом. "Все пространство жизни

должно

наполниться культурным содержанием, мыслями и чувствами, действиями и

судьбами,

и все они будут проникнуты тем своеобразным единством смирения и гордости,

напряжения и мирного покоя, активности и созерцания, которое можно назвать

религиозным. Жизнь с таким содержанием будет иметь абсолютную ценность,

раньше

принадлежавшую только отдельным ее образованиям". Желая проиллюстрировать

сказанное, Зиммель приводит стихи Ангелуса Силезиуса:

Святой, когда он пьет,

Не меньше Богу угождает,

Чем когда псалмы поет".

6. Женская культура.

Оппозиция "мужского" и "женского" в природе и обществе - загадка, не

разгаданная до сих пор. Очевидно, что "чистых" мужчин и "чистых" женщин -

не существует.

Мужские и женские качества имеются в разных пропорциях у

представителей обоих полов, но в чем смысл самой оппозиции?

Мужчина, по Зиммелю, существо экстравертное, становящееся, не имеющее

устойчивого центра. Смысл мужского бытия - в созидании вещей, произведений

духа,

форм объективизированной жизни. Мужская стратегия, доведенная до предела,

привела бы к превращению человека в инструмент, к опустошению личности во

имя

внешних достижений. Центр мужской личности слабо связан с периферией.

Поэтому

мужчина может с воодушевлением предаваться занятиям, не соответствующим его

природе. Ему труднее, чем женщине осознать свое призвание. Экспансия вовне

-

постоянная доминанта его действительности, которая сближается с доминантой

жизни

как таковой, тоже стремящейся вырваться из всяких границ. Тоталитарный

строй и

хаотизация мира - равновероятные результаты "чисто" мужской деятельности.

Даже

внешний облик мужчины: угловатость мускулов, грубость очертаний руки

говорят о

силе, агрессивности, характеризуют мужчину как эксцентрическое,

инструментальное

существо.

Женщина по природе интровертна, целостна, инертна. Она обладает

устойчивым ядром личности, которое легко и непосредственно выражается даже

в самых

малозначительных действиях. Женщина не склонна задумываться о своем

призвании и

предназначении. Она обретает смысл жизни не во внешнем деянии или

реализации

отдаленной цели, а в сиюминутных поступках - жесте, мимике, речи. Женщина

всегда

"у себя дома", тогда как мужчина - "всегда в пути". Если женскую стратегию

довести до крайнего предела, то мы придем к животному существованию или

чистой

духовности, не имеющей никаких внешних, утилитарных задач. Если мужская

природа

конгениальна жизни, то женская природа конгениальна человеческой природе.

Ведь

особенность человека в том и состоит, что он, в принципе, способен и не

иметь

внешней цели, тогда как всякое животное поставлено перед необходимостью

жить за

счет чего-то или кого-то. Женщина возвышается над ходом времени. Мужчина

удовлетворен тогда, когда "растворяется" в нем. Женская деятельность

направлена

не на переустройство мира, а на укрепление собственной души и ближайшего

окружения, которое есть для нее продолжение внутренней жизни. Мужчина живет

будущим и отдаленным. Женщина - настоящим и близким.

Женщина служит интересам сегодняшнего дня, создает дом, семью,

охраняет те

границы и устои, которые существуют сегодня. "Верность" - ее

экзистенциальная

характеристика. Мнение о "склонности женщины к измене" - ложно. Оно

является

лишь плодом гиперболизированной мужской ревности, имеющей корень в том,

чтобы

обладать женщиной как вещью. Мужчина - прирожденный нарушитель границ,

часто не

в ладах с законом. Преступников, предателей, имморалистов больше среди

мужчин,

чем среди женщин. Облик женщины - плывущая мягкость походки,

непринужденность,

естественная красота телодвижений говорят о прочности и эмоциональной

насыщенности ее внутреннего мира, слитности внутреннего и внешнего. Истина

женщины - в ней самой, а мужчина должен найти, создать свою истину. Мужская

истина - инструментальна, соответствует задачам того дела, которым он

занят.

Женская истина - онтологична, совпадает с ее бытием. Она не разделена на

"отрезки" рациональными проектами, сменяющими друг друга в процессе жизни.

Женщина легко, не задумываясь, реализует свои душевные стремления, не

считаясь

часто ни с логикой, ни с этикетом. Непоследовательность, бестактность,

чрезмерная откровенность - свойственны женщине, но не из-за ее внутренней

"ненадежности", а потому, что ее сущность не соответствует безличным

требованиям

господствующей мужской культуры. Женская энергия свободно выливается в

действие

и в речь, тогда как мужчина долго сомневается и колеблется, прежде чем на

что-нибудь решиться.

Мужчина - логичней, рациональней, беспристрастней женщины. Отвлеченная

философия

соответствует его душевной потребности. Но почему он философствует? Потому

что

не ощущает непосредственного смысла жизни, ставит перед собой сомнительные,

труднодостижимые цели. Женщина менее склонна философствовать, ведь смысл

жизни

она ощущает непосредственно.

Великое творение женщины - Дом. Значение дома для культуры часто не

понимают, недооценивают. Домашняя жизнь считается чем-то малозначительным

по сравнению с публичной жизнью. Однако именно дом является первичной

"клеточкой" культуры. В доме снимается противоречие объективного и

субъективного, а тревожащая текучесть жизни чудесный образом

стабилизируется в определенных границах времени и

пространства. Только женщина способна вдохнуть жизнь в беспорядочный

конгломерат

вещей, привычек, воспоминаний, которые мы называем домом. Мужчина приходит

в

дом, но не создает, не поддерживает его. Объективная мужская культура - это

"бездомное" пространство, но каждый раз заново организуемое и наполняемое.

Женская профессия домашней хозяйки не исключает публичных духовных и

творческих

функций. "Малые" пространства публичной жизни - салон, клуб, театральная

сцена -

становятся живыми и уютными, как только женщина делает их подобием дома.

Сегодняшняя культура - наука, техника, торговля, военное дело - мужское

творение, ориентированное на внешнюю, отдаленную цель, а не на развитие

личности

и облагораживание жизни. Мужчина свободно чувствует себя в раздробленном

мире

внешних, отчужденных форм.

Это дает ему житейское преимущество перед женщиной, но не возвышает

духовно. Нет уверенности в том, что культура и дальше будет сохранять свой

отчужденный,

внедомашний характер. Феминистическое движение, как полагает Зиммель, имело

первоначально, хотя и смутную, но верную цель: покончить с отчуждением,

создать

мир, подобный дому, "прозрачный" для личных отношений. Однако под влиянием

мужских установок, которые ассимилировались женщинами, начавшими заниматься

политикой и администрированием, феминистки "сбились с пути", стали

добиваться

равноправия "внутри" специализированных областей мужской культуры,

примирившись

с ее первоосновами. Успех сопутствовал здесь лишь меньшинству женщин,

готовых

предательски идентифицировать себя с мужской ролью. Для женского

большинства

доступны лишь "пробелы", "задворки" мужской культуры, которые мужчины сами

либо

не хотят, либо не могут осваивать.

Тем не менее, успехи женщин в этих "пробелах" красноречиво

свидетельствуют об их уникальных способностях, многие из которых не

раскрыты, не выявлены, специально

никак не культивируются. Есть ряд областей культуры, в которых женщина

действует

особенно успешно.

Во-первых, это - медицина. Не только лечение, но и медицинское

обследование

часто оказывается неэффективным из-за того, что мужчина-врач не в состоянии

вчувствоваться в душевное состояние пациента. Он изучает и лечит

"симптомы". А

женщина-врач вступает с пациентом в душевный контакт и улавливает тонкие

связи

между направленностью характера и болезнью. Ее сочувственная позиция

помогает

больному быстрее выздороветь.

Вторая перспектива для женщины - историческая наука. Ничего

значительного нельзя сделать в истории, если ограничиваться рассудочной

констатацией объективной

последовательности фактов. Огромное количество пересекающихся

причинно-следственных связей исключает возможность строго линейной,

рациональной

схемы исторического процесса. Историк-женщина создает понятную и

впечатляющую

картину событий интуитивно, поскольку легко может - в качестве мыслящей,

сопереживающей личности - поставить себя в центр исследуемого процесса.

Фантазия, чувство, воображение сильнее у женщины, чем склонность к

фактографии и

логическому мышлению. Поэтому ей понятней и ближе тайные замыслы

государственных

деятелей, смутные цели народных движений и даже сокровенный смысл древних

надписей на камнях.

Третья, особенно богатая для женщин возможностями область - искусство.

Правда,

из-за значительного веса в художественном творчестве мужских - языковых и

логико-идеологических каноновых форм, многие творения женщин в области

поэзии и

литературы выглядят бледно. Но в тех жанрах, где форма неустойчива или

слита с

содержанием, как, например, в народной песне, танце, актерской игре - там

женское творчество богато и проникновенно.

Художественной формой, как бы специально предназначенной для женщины,

является роман. Строго говоря, роман вообще не имеет формы. Есть роман

любовный,

исторический, приключенческий, биографический, производственный,

политический,

стихотворный и т.п. Идеальный роман есть фрагмент жизни и одновременно -

нечто

самодовлеющее. Это дом, мир в миниатюре. При этом никакой роман никогда не

бывает завершенным.

Женская личность, по Зиммелю, явственно проступает на ранних и поздних

стадиях развития - когда формы культура либо еще не сложились, либо уже

"отслаиваются" от содержания и творчество становится свободной игрой ума и

воображения.

Примерами могут служить народная песня - с одной стороны, а математика

- с

другой.

Даже философия, возможно, окажется более богатой и плодотворной, если

станет

достоянием женского ума. Сегодняшняя европейская философия имеет привкус

мужской

грубости, бездомности и провинциализма. Она лишена легкости,

непосредственности,

которые были свойственны греческим философам, понимавшим значение

андрогинизма,

гармонического слияния женских и мужских качеств в одном человеке. Полная

самореализация и творческая мощь доступны только андрогину.

Низшие - материальные и высшие - духовные формы культуры - кажутся

бесполыми.

Поэтому они более органичны для женщин. Если техника, наука, торговля,

бизнес,

финансы, архитектура - это "средне духовные", мужские понятия, то вышивка,

кухонная стряпня, - с одной стороны, чистая математика и философия - с

другой,

влекут к себе женщин. В ручном искусстве, украшении тела, выделке одежды,

культивировании жеста, мимики, походки, женщина превосходит мужчину.

Факты большего физического сходства между мужчиной и женщиной у примитивных

народов, чем у цивилизованных и стирание половых различий в одежде и

манерах

поведения у нынешней культурной элиты, у "эмансипированных" женщин, также

говорят о "бесполости" низшего и высшего уровней объективной культуры.

Доминирование в современной культуре "средних" форм делает ее мужской,

патриархальной.

Там, где импульсивность и непосредственность легче проявляются, где

они не

выпадают из культурного контекста, там женская сущность выражается полней.

Стопроцентно женской выглядит в свете сказанного авторская игра актера на

сцене.

"Центр" и "периферия" личности должны совпадать. Идеальный актер чувствует,

мыслит и действует одновременно, как это свойственно женщине. Великая

актриса на

сцене полностью растворяется в роли, не имеет собственной личности. Если

актер-мужчина добивается того же, это может быть результатом присутствия в

его

личности сильных женских компонентов того, что он "не играет", а вкладывает

в

роль свое, личное. Не случайно именно романские народы, которым издавна

приписывали женственность характера, создали театр и вообще более успешно

проявляли себя в искусстве, чем немцы и англичане, за которым закрепилась

репутация "мужественных", хозяйственно-технических наций.

Таким образом, "объективная культура" - адекватна мужской природе. Но

нельзя

сказать, что "субъективная культура" - женская. Скорее, в женщине мы видим

стирание оппозиции "объективное - субъективное" и даже стирание

противоположности природных и культурных элементов. Это иллюстрируется

символикой Дома как женского творения. С одной стороны, дом есть вся

культура,

обиталище человека, особый способ формировать и упорядочивать Жизнь как

целое.

Можно сказать, что Дом есть женская рациональность. В утопических проектах

она

стремится охватить все общество. Государство - это мужская рациональность,

могущая организовать лишь внешние, периферийные элементы жизни. В

государстве

форма, закон, всегда преобладают над содержанием, тогда как в доме

соединяются

содержательные элементы культурного космоса.

Те, кто изучают процесс гуманизации законов и смягчение нравов в

истории,

нередко связывают их с возрастающим влиянием женщин. Однако, ни отмена

рабства и

крепостного права, ни гуманизация военных обычаев, ни отмена пыток и помощь

бедным в государственных масштабах не связаны, насколько нам известно, с

действиями именно женщин. Влияние женщин на мужскую объективную культуру,

на

самих мужчин, действительно, велико. Но оно состоит не в непосредственном

усвоении мужчинами женских чувств и оценок, а в придании ценности,

культурной

объективности тому, что уже имеется у мужчины в латентном виде. Рядом с

женщиной

мужчина ощущает свою силу, значимость. Определение женщины как "прекрасного

пола" - не простая банальность. Если свести все признаки "мужественности" и

"женственности" и выразить двумя словами, то можно сказать, что мужчина

должен

быть "значителен", а женщина - "прекрасна". Значительность - это

способность к

целеустремленному, результативному действию. Прекрасное - это

самодостаточное,

совершенное и гармоничное. Но ведь в достижении прекрасного состоит цель

человека вообще.

Зиммель сомневается в том, что мужскую, под преимуществу объективную

культуру можно реформировать в женскую, равно как и в мечте феминисток о

параллельной, независимой от мужской - женской культуре. Скорее следовало

бы воспитывать женщин так, чтобы образовывать и культивировать в них

женскую сущность.

7. Список используемых источников

1. Соколов Э.В., Георг Зиммель: философия культуры, Санкт-Петербург, 2003.

2. Интернет: http://www.krotov.net

3. Интернет: http://www.countries.ru/library/rspersons/index.htm

4. Интернет: http://sociology.agava.ru

Страницы: 1, 2, 3