Георг Зиммель

Георг Зиммель

оглавление:

1. Путь жизни и творчества - 2 стр

2. Стихия социальной жизни - 4 стр

3. Феномен вражды - 7 стр

4. Формальная социология - 9 стр

5. Философия жизни и культуры - 14 стр

6. Женская культура - 19 стр

7. Список используемых источников - 24 стр

1. Путь жизни и творчества.

Георг Зиммель (1858-1918) уже при жизни был популярным философом.

Тонко

чувствующий феноменолог, диалектик по складу ума, он глубоко интересовался

судьбой личности и вместе с тем разрабатывал широкомасштабные

философско-исторические проблемы культуры, остро переживал и пытался

осмыслить

кризис европейской цивилизации. Вебер, Сорокин, Дюркгейм и другие

авторитетные

философы высоко ценили изощренность мысли, обилие идея Зиммеля. Но и

упрекали:

во фрагментарности, отсутствии системы и ясного философского мировоззрения.

Называли "блестящим дилетантом".

Творчество Зиммеля, опубликовавшего более тридцати книг и несколько

сотен

статей, не укладывается в рамки одной научной дисциплины. Элементы этики,

эстетики, психологии, социологии переплетаются в его размышлениях. Именно

поэтому его можно считать культурологом по преимуществу. Зиммель увлекался

построением социологической теории, выдвинул много плодотворных идей. Но,

чувствуя интуитивную неприязнь к "социологическим фикциям" -

гиперболизированным системным построениям - он часто предпочитал жанр

философского этюда, выбирая для исследования такие, казалось бы,

малозначительные темы, как "Лень", "Мотовство", "Благодарность",

"Кокетство", "Мода". От них он протягивал нити к фундаментальным вопросам

философии и теории культуры.

В период между двумя мировыми войнами социологи редко обращались к

творчеству Зиммеля. Но в 60-е годы, в связи с кризисом социологии и

наступлением эпохи постмодернизма, Зиммель оказался очень современен. Его

фрагментарность созвучна духу времени второй половины ХХ века. Сегодня в

числе его достоинств отмечают разработку "понимающей социологии",

микросоциологию, конфликтологию,

персонологию, теорию коммуникации, идею множественности культурных миров и

многое другое. На фоне прогрессирующего "дробления" социологии и отказа от

построения общей социологической теории тексты Зиммеля не кажутся уж столь

фрагментарными. За его подчеркнутым субъективизмом и скептицизмом

просматривается философское видение культуры.

Георг Зиммель родился 1-го марта 1858 года в Берлине, в семье

еврейского

коммерсанта, крещеного в лютеранской церкви, был младшим из семи детей.

Отец его

рано умер. Друг отца - владелец музыкального издательства - взял на себя

заботу

о талантливом юноше. Георг сам пробивал себе дорогу в жизни. Часто он

испытывал

тоску и одиночество. Закончил классическую гимназию, затем - философский

факультет Берлинского университета. Его учителями были Моммзен, Лацарус,

Штейнталь, Бастиан.

Докторская диссертация Зиммеля посвящена Канту. Он рано стал приват-

доцентом, но в академических кругах к нему относились настороженно, не

захотели избирать

штатным профессором, каковым он стал лишь за четыре года до смерти. Почти

всю

жизнь Зиммель не получал регулярного жалованья и жил на гонорары с лекций и

студенческие взносы. Он являл собой тип философа-публициста и салонного

оратора.

Часто выступал перед театральной богемой, прославился, как блестящий

лектор.

Умел мыслить вслух и проникновенно говорить о наболевших вопросах.

Возбуждая

слушателей энергией своей мысли, Зиммель писал и говорил одновременно для

двух

аудиторий - профессиональных ученых и любопытствующих интеллектуалов.

Интерес к

экзотическим темам и склонность к импровизации дали повод Ортеге и Гассету

сравнить Зиммеля с белкой, прыгающей с ветки на ветку и откусывающей

понемногу

от каждого орешка.

Зиммель был "маргиналом" еще и потому, что не желал занять

определенной

политической и мировоззренческой позиции, не примыкал ни к одной партии или

философской школе. Он чувствовал себя как рыба в воде в потоке новейших

проблем,

был одновременно романтиком и позитивистом, либералом и социалистом,

националистом и космополитом. Когда во время лекции ему приходила в голову

хорошая идея, он "на ходу" менял точку зрения и разворачивал цепь своих

ассоциаций в новом направлении. Зиммель был скептиком, аналитиком. Его

лекции

захватывали, будили мысль, но не содержали какого-либо положительного

кредо,

веры, убеждений, которых он не смог выработать, или же тщательно скрывал.

Сегодня от него такого кредо никто бы и не потребовал. Многие из нас -

свидетелей конца тысячелетия - давно привыкли жить без веры, не видя в

жизни

смысла. Но в начале ХХ века "климат мнений" был иной, интеллигенция верила

в

будущее, жила идеями и глобальными проектами. Безверие, "всеядность"

Зиммеля

подрывали его репутацию. Он охотно беседовал с театралами, учеными,

поэтами,

политиками. Повсюду блистал, срывал аплодисменты и везде чувствовал себя

чужаком. Эта стратегия жизни соответствовала его представлениям о характере

эпохи, ее главных тенденциях: обогащении общечеловеческой "объективной

культуры", освобождении индивида от групповых, корпоративных связей и его

прогрессирующей дифференциации, размывании единой самоидентичности на

множество

самостоятельных "я".

Увлечение социологией, не значившейся в списке академических

дисциплин, также не прибавляло ему научного веса. В Германии сложились

прочные научные традиции в

области социальных и гуманитарных наук, каждая из которых имела свой

конкретный

предмет и методы исследования. Попытки Зиммеля создать социологию как

самостоятельную методологическую науку об обществе, воспринимались как

сумасбродство.

Источником творческих импульсов и благодарной аудиторией была для

Зиммеля

"неформальная берлинская культура". Так называлось сообщество ученых,

поэтов,

политиков, юристов, воодушевленных победным пафосом естествознания и

предчувствием великих перемен. В 80-е годы прошлого столетия, когда Зиммель

только начинал свою деятельность, дух прусской солдатчины и феодальной

бюрократии мирно уживался с диалектическим духом гегелевской философии. Но

не

прошло и пятнадцати лет, как Берлин стал стремительно превращаться в новую

столицу Европы. Наука, техника, мощные корпорации, имперские амбиции вышли

на

первый план. Крупп - король сталелитейной промышленности - сменил Канта в

качестве лидера нации. Диалектику стала теснить термодинамика. Рост

богатства,

военной и технической мощи, сопровождался настроениями духовной пустоты и

растерянности. Освобождение мыслящего ума от национальной традиции

оборачивалось

культурной беспочвенностью, отсутствием стимулов для разработки философских

проблем.

Новые идеи в Германию приходили из-за рубежа. Особенно популярны были

русские - Толстой, Достоевский; скандинавы - Стриндберг, Ибсен, Гамсун;

французы - Золя, Мопассан.

Духовный разброд, плюрализм мировоззрений, падение авторитетов - все

это имело, однако, и положительное значение для науки. С поверхности жизни

сдергивалось

покрывало его благопристойности. Культура представала в своей

иррациональной

обнаженности, противоречивости, экзотичности. Идейные течения разного рода:

позитивизм, кантианство, марксизм, социальный дарвинизм, расизм,

идеалистическая

философия истории мирно уживались и плодотворно взаимодействовали, пока

оставались в рамках научного сообщества. Позже - в 20-30 годы взрывчатая

смесь

марксизма, дарвинизма и древнегерманских мифов, приправленная ницшеанским

романтизмом, выплеснется в политику и породит фашизм. Образ "сверхчеловека

будущего" захватит умы передовой германской молодежи. Но на рубеже столетий

взаимодействие науки, философии и идеологии активизировало умы, готовило

почву

для культурологии.

В разные периоды жизни Зиммеля привлекали разные проблемы и разные

методы

исследования. Изначальным был у него интерес к общению, социальности в ее

непосредственных проявлениях. Неловкость при встрече, конфликт, любовь,

соблазн,

близость, внутренние барьеры между людьми, тайна личности - чужой и своей -

вот

что возбуждало его и толкало к исследованию общества. При этом Зиммель

хотел

следовать девизу Спинозы: "Не плакать, не смеяться, но понимать". Он думал,

что

для достижения успеха социологу следует отказаться не только от оценок, но

и от

какой-то определенной роли или позиции в обществе.

В методологии Зиммель сначала склонялся к позитивизму: спенсерианству

и

дарвинизму. Затем стал искать априорные формы социального познания,

опираясь на

Канта. Тогда-то и родилась его "формальная социология". Одновременно

произошел

"прорыв" в феноменологию культуры, в которой диалектика формы и содержания

находятся в центре внимания. Последний - культурно-философский период жизни

-

окрашен в эстетико-романтические, трагические тона. Отталкивание от

буржуазности

и рационализма сочетаются теперь у Зиммеля с консервативным патриотизмом и

даже

пафосом милитаризма. Отчаяние оттого, что жизнь казалась неудавшейся, а

история

- не оправдавшей надежд, порождало внутренний разлад. Глубокий скепсис

позднего

Зиммеля сочетается, тем не менее, с восторженным гимном вечно молодой,

бурлящей

Жизни.

26 сентября 1918 года Зиммеля не стало.

2. Стихия социальной жизни.

Воздерживаясь от признания "социальной субстанции", Зиммель говорил о

множестве

качественно особых, больших и малых сил, стихий, из которых складывается

общественный процесс. К таким силам он относил любовь, благодарность,

конкурентность, вражду, моду, стремление к самоутверждению, новизне и

многое

другое.

Бесформенные и бессодержательные в своей первооснове социальные

стихии,

включающие в себя инстинктивные, социальные и духовные силы, многообразно

сочетаются в социуме, "расслаиваются" на "форму" и "содержание", которые

затем

взаимодействуют друг с другом. Форма - безлична, универсальна, инертна.

Содержание - личностно, конкретно, жизненно.

Первоначально Зиммель опирался на физико-химические и биологические

аналогии: он говорит о социальных атомах и молекулах, дифференциации и

интеграции, социальной материи, которая может "сгущаться" и "разрежаться".

Социальные стихии могут распространяться подобно ураганному ветру или

надолго застывать в форме

социальных институтов, догматов, обычаев. Формы, вбирая в себя вновь

возникающие

стихии, перерабатывают их на свой лад. Церковь, государство, наука - это

формы.

Они втягивают в себя любовь, жадность, славолюбие, конкурентность, наделяя

их

особым символическим смыслом. Позже, разлагаясь, социальные формы передают

накопленную энергию другим, новым формам, которые осмыслят эти силы и

символизируют их по другому.

Так, из богословских споров рождается научная полемика, из

протестантской

тревоги и озабоченности - страсть к деньгам и накоплению, из монастырского

послушания - светское образование, из православно-русской мечты о Царстве

Божьем

на Земле - могли бы мы добавить к этому - строительство коммунизма в СССР.

Зиммель не стремился свести сложную ткань социальных отношений к какой-то

одной

силе, форме, как это делали другие философы. "Солидарность" Дюркгейма

действует

как сплачивающая сила, но только наряду с враждой и конкуренцией. Труд и

капитал, это, конечно, мощные социализирующие силы, но лишь в комбинации с

религией и этикой.

Из многих стихий и сил Зиммель выделяет в качестве особо значимых

деньги и

социализированный интеллект (рациональность). Эти стихии объективны и

субъективны, конструктивны и деструктивны, содержательны и формальны в одно

и то

же время. Они создают как реальные институты, так и идеологические фетиши.

Вместе с Вебером Зиммель вводит в социологию понятия рациональности,

рационализации, социализированного интеллекта. Социальная рациональность не

похожа на абсолютный Разум просветителей. Она не является чистым,

бескорыстным

общественным сознанием. Рациональность в обществе представлена множеством

разномыслящих умов. Она не оформляется в строго логический дискурс,

включает в

себя противоречия, непроясненные, иррациональные моменты. Мотивирующая сила

общественной рациональности - это не только "воля к власти", как думал

Ницше.

Возможно, это воля к служению, жертве, согласованию средств и целей,

отысканию

практической выгоды. Из общественной рациональности вытесняется, насколько

это

возможно - непредвиденные, неуправляемые компоненты. Конкретным примером

могут

служить армейская или чиновничья системы соподчинения. Никакая конкретная

рациональность не охватывает всего общества. Попытки насадить повсюду одну

и ту

же дисциплину, логику, систему рангов, наталкиваются обычно на мощное

сопротивление "первичных" стихий. Чем тоталитарней система, тем больше

вероятность оппозиции, раскола, гражданской войны. Наиболее устойчивы и

эффективны те общества, в которых, при наличии некоторого доминирующего

порядка,

сохраняется известная степень свободы за всеми социальными силами.

Рационализация приходит на смену родоплеменному сознанию, набирает

силу по мере распада традиционных обществ. Наука, техника, бюрократия,

системы массовой

коммуникации служат ей опорой. Но рациональность - не монолитна, не

прозрачна.

Она включает в себя в качестве элементов право, традицию, материальные

интересы,

добрую волю, идеологический миф, моральный энтузиазм и даже религиозное

рвение.

Рациональность ценна тем, что скрепляет эти разнохарактерные элементы в

одно

целое. Экономика, мораль, религия, семья, труд становятся частями единой

социо-культурной системы. Рациональность можно трактовать как общее имя для

всех

легализованных идеологий, когда они достигают согласованности.

Рациональность -

инструмент управления. Поддерживать, развивать и совершенствовать ее

призваны

политики, ученые, вся властвующая элита и интеллигенция.

Вторая социальная стихия - деньги, денежное обращение. Родина денег -

городской

социум с его мимолетными, анонимными рыночными связями, жизненно важными не

только для товарного обмена, но и для духовных взаимодействий. Деньги - это

"вечный двигатель" "социальной машины", позволяющий разворачивать ее в

разных

направлениях. В них объединятся усилия и мысли миллионов людей. Обращение

денег

подобно обращению знаний, информации. Деньги - в феноменальном плане - это

вознаграждение за труд, общепризнанная стоимость, инструмент распределения

благ,

принимающий вид налогов, пошлин, процентов; орудие культуры, науки,

образования

- в виде инвестиций. Деньги есть чистая функция, средство обмена - чего

угодно

на что угодно. Но, как это ни парадоксально, также и независимая от воли и

разума стихия. Она может "разбушеваться", и тогда банки, президенты и

государства утрачивают над ней контроль. В часы и минуты экономических

кризисов

одни становятся нищими, другие - миллионерами. Сила денег вытеснила из

сферы

труда и управления такие инструменты, как рабство, прямое насилие, личная

преданность. Но она вытеснила также и мораль, честь, достоинство, веру в

добро.

Деньги составляют сюжетную основу множества романов, спектаклей,

кинофильмов. У

них нет ни ума, ни совести. Деньги - фетиш, орудие Сатаны.

Все это было хорошо известно многим писателям и философам, в

частности, Марксу, который видел в деньгах узаконенное орудие эксплуатации

человека человеком и

требовал их отмены в коммунистическом обществе. Идя вслед за Марксом,

Зиммель

указывает на иррациональные и антиобщественные формы, которые может

принимать

денежная стихия. Это - расслоение общества на богатых и бедных,

бессмысленная

роскошь, сверхпотребление - на одном полюсе и нищенство, гибель талантов,

духовная деградация - на другом.

Деньги освобождают индивида от опеки семьи, общины, церкви,

корпорации. В них человек находит осуществление великого идеала Личной

Свободы. Каким образом?

Во-первых, путем концентрации в одних руках денежной массы. Во-вторых,

путем

освобождения человека от повинностей и обязанностей перед господином, от

которого можно "откупиться". В-третьих, путем получения льгот и привилегий

с

помощью взяток. В-четвертых, путем увеличения массы "услуг", получаемых от

других лиц, при сохранении личной независимости от них. В-пятых, путем

расширения круга общения. Ясно, что деньги в своей освобождающей функции

являются разрушителями родственных, родоплеменных отношений, инструментом

модернизации традиционных обществ и одновременно уничтожения малых культур.

Деньги способствуют формированию групп на основе общих целей,

безотносительно к

социальной полезности, моральности этих целей. Отсюда организованная

преступность, публичные дома и т.д. Вместе с тем, индивид, общаясь с людьми

душевно и морально чужими, многому научается и становится внутренне

свободнее.

Поэтому через денежное обращение пролегает путь к самореализации и

осознанию

каждым индивидом своего признания.

В восьмисотстраничной книге Зиммеля "Философия денег" говорится о том,

насколько эффективным изобретением оказались деньги. В них материализуется

вечная мечта человека с помощью символа, талисмана обладать властью над

миром и собственной судьбой. Деньги - "презренный металл". Но ради него

люди гибнут, идут на

преступление, продают тело, душу и ум.

Из всех предметов обладания деньги кажутся наиболее "послушными". Они

не требуют "ремонта", ухода. Но операции с большими деньгами - рискованны.

Удачное вложение денег позволяет в одночасье сколотить миллион, а неудачное

ведет к потере

состояния.

Деньги скрепляют разнородные элементы социума, конкурируя в этом

отношении с идеологией, религией, этикой. Введение всемирной валюты сильно

ослабило бы

суверенитет отдельных государств.

Нелегко объяснить, из каких источников черпают деньги свою силу. Ясно,

во всяком случае, что не только из накопленного труда, но и из

разнообразных человеческих

потребностей и фантазий, а также из динамики спроса, социальных отношений.

Деньги подтверждают представление о символическом характере культуры.

Они

являются инструментом, но легко превращаются в самоцель, низводя подлинные

ценности до уровня средств.

Альтернативой денежному фетишизму может быть не социализм, а новая

подлинная духовность. Ведь с помощью денег можно строить и любую форму

государственности.

Все зависит от человека. Деньги - энергоноситель культуры. Они

позволяют

преобразовать социальных хаос в порядок. Деньги - наглядный пример

"объективной", отчужденной культуры, которая противостоит жизни.

Деньги и интеллект - главные стихии цивилизации - объективной,

безличной и

бездуховной культуры. Именно они обуславливают мощь, сложность современной

жизни, ее возрастающую системность и вместе с тем хаотичность. Разрушаются

эмоционально-волевые связи между людьми, разрастаются отчужденные формы

взаимоотношений. Деньги могут дать простор любому таланту, освободить от

любых

зависимостей. Но одновременно они выбивают почву из-под ног. Свобода

покупается

путем душевного и духовного опустошения, утраты родины, родства, любви.

Рациональности и деньгам противостоят и одновременно поддерживают их -

многочисленные иррациональные силы самой жизни: страсти, властолюбие,

любовь и

вражда. Конфликт жизненных стихий и форм культуры подробно исследован

Зиммелем в

его поздних статьях. Но уже в период разработки формальной социологии

Зиммель

анализирует ряд форм, которые, по существу, тождественны жизни, являются ее

элементами. Таковы, в частности, любовь, благодарность, вражда.

3. Феномен вражды.

Вражда - особенно характерный феномен, являющийся одновременно и

содержанием, и

формой жизни. Из зиммелевского анализа вражды выросла современная

конфликтология. Широкие масштабы вражды в виде войн, классовой и

религиозной

ненависти, межнациональных конфликтов - очевидны. Вражда поддается

рациональному

объяснению и урегулированию. Но правильное понимание вражды требует

сочетания

научно-рационального и интуитивно-личностного подходов. Дело в том, что

вражда -

одна из мировых стихий, действующих и в обществе, и в объективном мире, и в

самом субъекте. Она может быть сведена к минимуму, введена в культурные

формы,

рационализирована в виде экономической конкуренции, научной дискуссии,

спора, но

не может быть полностью искоренена. Игры, состязания сторон в суде - также

служат примерами социализированной вражды. Вражда присутствует в экономике,

политике, религии, семейных отношениях и даже в самой любви. Она

проявляется в

мощных, кратковременных разрядах вспышках или в вялотекущих процессах,

когда

наблюдаются циклические подъемы и спады напряженности. Вражда между людьми

-

естественна, о чем говорит известная поговорка: "Все люди - враги", которая

столь же верна, как и противоречащая ей: "Все люди - братья".

Мы ощущаем изначальность, истоки вражды в своей экзистенции, в том

особенном

интересе, который испытываем к несчастью ближнего, а также в "духе

Страницы: 1, 2, 3