Свобода по Фромму

ступень с инстинктом жизни и делает предположение о том, что инстинкт

смерти, подпитанный сексуальной энергией, может быть направлен как на

других объектов, так и на самого субъекта. И здесь Фромм высказывает

несогласие со взглядами Фрейда: "биологическое истолкование не может

удовлетворительно объяснить тот факт, что уровень разрушительности в высшей

степени различен у разных индивидов и разных социальных групп." Причем в

пределах определенных социальных групп разрушительность различных индивидов

имеет очень похожий уровень -- факт, явно показанный Фроммом на примере

социальных групп Германии. В "Бегстве от свободы" Фромм не дает анализа

причин разрушительности, по его мнению, проблема эта крайне сложна, он

указывает лишь пути поиска. Фромм считает, что уровень разрушительности в

индивиде пропорционален степени, до которой ограничена его экспансивность --

общую скованность, препятствующую самореализации и проявлению всех

возможностей. При подавлении стремления индивида к жизни его энергия

трансформируется в разрушительную. "Разрушительность -- это результат

непрожитой жизни." [3, с. 153-158].

Другие механизмы бегства, по Фромму, состоят в полном отрешении от

мира или "психологическом самовозвеличении" до такой степени, что мир

становится мал по сравнению с человеком, однако они не представляют

интереса в смысле общественной значимости. Еще один важный в социальном

плане механизм заключается в том, что индивид полностью усваивает тип

личности, предлагаемый ему обществом и перестает быть самим собой. Способ

этот характерен для нормальных людей в общепринятом смысле этого слова,

однако в этом случае возникает противоречие с представлениями о нашей

культуре, одно из которых заключается в том, что большинство членов

общества -- личности свободные и независимые. Далее Фромм ставит ряд

вопросов, на которые необходимо ответить чтобы объяснить природу "я" и

психической самобытности и их отношение к свободе. Один из них касается

смысла высказываний типа "я думаю". Проблема, которую ставит Фромм, на

первый взгляд абсурдна и заключается в проверке факта, что мысль

действительно принадлежит говорящему. Однако на примере гипнотического

эксперимента Фромм показывает возможность того, что по крайней мере три

психических акта -- волевой импульс ("я хочу"), мысль и чувство могут не

принадлежать субъекту. В психологии известно явление псевдомышления, когда

люди (как правило, имеющие потребность иметь собственное мнение) на вопрос

из какой-либо сферы, где их знания и опыт ограничены, отвечают со знанием

дела; причем делают это не для создания эффекта, более того, они искренне

верят, что это мнение принадлежит им, хотя на самом деле это не так.

Псевдомышление может быть вполне логичным и рациональным, как и

рационализации, имеющие целью объяснить действия и чувства, однако

фактически любая рационализация псевдомышления иррациональна, так как не

является подлинным мотивом действия, а лишь выдает себя за таковой [3, с.

158-165].

То же самое касается чувств и желаний. Люди настолько привыкают носить

поведенческие маски, что по прошествии времени сами начинают верить в то,

что им навязывается -- обществом, по долгу службы, по политическим

соображениям и другим мотивам. Фромм показывает это на примере студента-

медика, человека, собирающегося жениться и "веселого" господина. Установить

псевдохарактер их чувств Фромму помог анализ сновидений [3, с. 165-172].

Замещение истинной личности псевдоличностью ставят индивида в неустойчивое

положение, лишая его уверенности в себе через потерю своего "я".

7. Психология нацизма

В научно-популярной литературе имеется две точки зрения на нацизм: 1)

фашизм -- сугубо экономико-политическое событие, не имеющее никакой связи с

психологией и 2) фашизм -- чисто психологическая проблема. Согласно первой

точке зрения, фашизм -- захват власти политической партией, согласно второй

-- Гитлер -- маньяк, а его последователи -- психически неуравновешенные

люди. По мнению Фромма, правильная оценка фашизма есть синтез этих полярных

точек зрения. По типу реакции на фашизм возникло две группы людей: одни

приняли его без особого сопротивления, хотя и без восторга от идеологии

нацизма (рабочий класс), другие были фанатически преданны основателям новой

идеологии (низы среднего класса) [3, с. 175-176]. После прихода Гитлера к

власти лояльность большинства населения нацистскому правительству была еще

и усилена тем, что оппозиция партии нацистов после роспуска других партий

стала равнозначна оппозиции Германии. В условиях выбора между одиночеством

и чувством единства с Германией большинство выбрало последнее, хотя многим

принципы нацизма были чужды. Ответ на вопрос о том, почему нацистская

идеология оказалась привлекательна для низов среднего класса, следует

искать в социальном характере этой группы населения. Для представителей

этой группы на протяжении долгого времени были характерны такие черты, как

любовь к сильному и ненависть к слабому, ограниченность, враждебность,

скупость и аскетизм. Они отличались узостью взглядов, подозрительностью и

ненавистью к незнакомым, а знакомые люди вызывали у них завистливое

любопытство, причем зависть рационализировалась как презрительное

негодование; их жизнь была основана на скудости. Средний класс чувствовал

уверенность, опираясь на авторитеты монархии, религии и традиционной

морали. Депрессия послевоенных лет ударила по среднему классу наиболее

сильно; плюс к этому -- поражение в войне и падение монархии. После войны

изменился социальный статус среднего класса, в результате чего они

"лишились радости смотреть сверху вниз" на рабочих. В довершение ко всему

серьезно пострадал авторитет семьи: мораль среднего класса отвергалась

молодежью [4, с. 177-181].

Гитлер был типичным представителем низов среднего класса, в то время

он был никем и не имел никаких перспектив на будущее. Он сам пишет об этом

в "Майн кампф". Но чувство тревоги и бессилия среднего класса было не

единственным психологическим источником нацизма. Крестьяне были недовольны

своими кредиторами, рабочие -- постоянными отступлениями, начавшимися в

1918 г. и своими руководителями, полностью утратившими стратегическую

инициативу. Условия эти, пишет Фромм, не были причиной нацизма, но именно

они сформировали ту человеческую основу, без которой нацизм не смог бы

развиться. Гитлер оказался эффективным орудием, потому что в нем сочетались

черты возмущенного буржуа, с которым низы среднего класса могли

отождествить себя эмоционально и социально наилучшим образом и ренегата,

готового служить интересам немецких промышленников. Его выступления

начались с обещаний уничтожить универсальные магазины, положить конец

власти финансового капитала и т.д. Как известно, обещания эти не были

выполнены, что впрочем, значения особого не имеет. По Фромму, нацизм

никогда не имел ни политических, ни экономических принципов; единственный

принцип нацизма -- его радикальный оппортунизм. "Существенно было то, что

сотни тысяч мелких буржуа, которые при нормальном ходе событий имели очень

мало шансов разбогатеть или добиться власти, в качестве членов нацистской

бюрократии получили большой ломоть богатства и престижа, поскольку

заставили высшие классы разделить с ними этот "пирог"" [4, с. 185-186].

Автобиография Гитлера прекрасно раскрывает его авторитарный характер --

характер, который, как было указано, характеризуется наличием садистских и

мазохистских стремлений. В "Майн кампф" Гитлер многократно демонстрирует

садистское стремление к власти. Он прямо говорит, что цель его и его партии

-- господство над миром. Свою жажду власти он рационализирует тем, что

господство над другими народами якобы преследует их собственные интересы;

что стремление к власти коренится в вечных законах природы, а он лишь

следует им; что его стремление к господству -- лишь защита от стремления

других к господству над ним и над немецким народом. Любовь к сильным и

ненависть к слабым проявляется в его нападках на индийских революционеров и

целом ряде политических актов. Мазохистская сторона гитлеровской идеологии

заключалась в "промывании мозгов" масс: тем внушалось, что индивид --

ничто, что он должен раствориться в высшей силе. Самоотречение влечет за

собой, согласно Гитлеру, "отказ от всякого права на личное мнение, личные

интересы, личное счастье" [3, с. 196]. "В народном государстве", пишет

Гитлер [4, с. 610], "народное мировоззрение должно в конечном итоге

привести к той благородной вере, когда люди будут видеть свою задачу не в

улучшении породы собак, лошадей и кошек, а в возвышении самого

человечества; эру, когда один будет сознательно и молчаливо отрекаться, а

другой -- радостно отдавать и жертвовать" -- цитируется по [3, с. 196].

Фромм подмечает, что роль второй части людей, "радостно отдавать и

жертвовать", звучит как-то очень похоже на роль первых и высказывает мысль,

что Гитлер собирался сравнить массы с правителем, который должен править,

но решил смягчить тон и нашел другие слова. Мазохистские наклонности

обнаруживаются и у самого Гитлера: высшие силы, которым он поклоняется, --

это Бог, Судьба, Необходимость, История и Природа. По существу, это символ

подавляющей силы.

Таким образом, в писаниях Гитлера прослеживаются две тенденции: жажда

власти над людьми и потребность в подчинении подавляющей внешней силе. Эта

идеология выросла из его личности -- чувство неполноценности, ненависть к

жизни, аскетизм и зависть к тем, кто живет нормальной жизнью, были почвой

его садистско-мазохистских стремлений. В заключение Фромм ставит вопросы о

том, не удовлетворяет ли нацизм при данных психологических условиях

эмоциональные потребности населения и не является ли эта психологическая

функция фактором, укрепляющим его устойчивость. Ответ на основе сказанного

автором может быть только отрицательным. Процесс перестройки общества идет

400 лет, и человеческая индивидуализация -- разрыв первичных уз --

необратима. Многие не выдерживают новой негативной свободы и избегают ее,

находя новую зависимость-заменитель первичных уз, платить за которую

приходится отказом от целостности своего "я". И не смотря на полную

уверенность индивида в своем добровольном подчинении, между ним и

авторитетами остается непреодолимый разрыв, калечащий его жизнь [3, с.

200]. По мнению Фромма, между авторитарной идеологией и функцией

невротических симптомов есть тесная связь. Причиной появления симптомов

являются невыносимые психологические условия, симптомы предлагают решения,

делающие жизнь терпимой; решения, ведущего к счастью и развитию личности

они не дают, так как не устраняют вызвавших их условий. Так же и

авторитарные системы не могут ликвидировать ни основные условия,

порождающие стремление к свободе, ни стремление к свободе, вытекающее из

этих условий.

8. Свобода в условиях демократии

Последняя глава книги посвящена анализу свободы индивида в

демократическом обществе. Считается, что отсутствие внешней власти привело

к развитию индивидуализма. Далее Фромм делает трезвое замечание о том, что

"право выражать свои мысли имеет смысл только в том случае, если мы

способны иметь собственные мысли" [3, с. 201]. Свобода от внешней власти

становится достоянием только в том случае, когда внутренние психологические

условия позволяют утвердить свою индивидуальность. Для ответа на вопрос о

том, насколько близко общество подошло к этой черте, необходимо осознать, в

какой степени культура питает тенденцию к конформизму. Подавление

спонтанных чувств начинается в раннем возрасте. Происходит это в процессе

воспитания, основная задача которого -- ликвидировать антагонистическую

реакцию детей в результате конфликтов с окружающим миром, ограничивающих их

экспансивность, поскольку им -- слабой стороне -- приходится покоряться.

Методы воспитания могут быть различными: от угроз до подкупа, что смущает

детей и заставляет отказаться от враждебности. При этом сначала ребенок

отказывается от выражения своих чувств, а в конце концов -- и от самих

чувств. Помимо этого он учится подавлять осознание враждебности или

неискренности других людей. Кроме этого, ребенка учат проявлять чувства,

которые не принадлежат ему: любить людей, быть некритично дружелюбным,

улыбаться и т.д. То, что успевают "запрограммировать" родители в детском

возрасте, довершает социальный процесс. Что самое страшное, в большинстве

случаев человек перестает осознавать, что подобное показное дружелюбие --

всего лишь жест, вместе с этим, по мнению Фромма, происходит потеря

способности отличать псевдочувство от спонтанного дружелюбия.

Не только враждебность подвергается подавлению, и не только дружелюбие

убивается вынужденной подделкой. Подавляется широкий спектр спонтанных

эмоций. Идеал нашего времени -- жить и мыслить без эмоций; эмоциональность

стала символом неуравновешенности или душевного нездоровья. Особое внимание

Фромм уделяет чувству трагедии. Осознание трагических сторон жизни является

одним из основных свойств человека. В разных вероучениях и культурах смерти

придавалось различное значение. В нашей эпохе смерть отрицается, вместо

того, чтобы превратить осознание смерти в стимул жизни. В результате

осознание смерти подавляется, и в нас живет страх смерти, который является

одной из причин бедности переживаний и объясняет, по мнению Фромма,

"невероятные суммы, которые люди платят за свои похороны" [3, с. 205].

Неоднозначную роль, по мнению Фромма, играет в подавлении эмоций

современная психиатрия. С одной стороны, Фрейд указал путь проникновения в

потаенные уголки сознания, с другой стороны, стараниями психиатров и

психоаналитиков создан образ "нормального" человека. Черты характера и типы

личностей, не подходящие под этот стандарт, обозначаются как инфантильные

или невротические. По Фромму, влияние такой критики намного опаснее, так

как исходит она не от конкретного человека или доктрины, а от науки, с

которой бороться невозможно.

Такому же искажению подвергается и мышление. С первых шагов обучения у

человека отбивают желание самостоятельно думать, но или в силу того, что

желания ребенка не принимаются всерьез, или в силу плохого настроения,

многие вопросы обходятся стороной. Далее, в школе и колледже, подавление

самостоятельного мышления еще больше расширяется: учеников обязывают

запоминать часто сотни никак не связанных между собой фактов, вместо того,

чтобы учить думать. Другой способ подавления самостоятельного мышления --

относительность всякой истины. Утверждается, что истина -- вещь

субъективная, что научное мышление должно быть отделено от субъективных

факторов, что его задача заключается в исследовании мира без пристрастия и

заинтересованности. Этот релятивизм, известный также как позитивизм и

эмпиризм, приводит к тому, что мышление теряет основной стимул --

заинтересованность мыслителя; ученый превращается в машину регистрации

фактов. Истина -- сильное оружие, но нужна она не только для того, чтобы

ориентироваться во внешнем мире, его собственная сила в значительной мере

зависит от того, насколько он знает истину о самом себе. ""Познай самого

себя"", -- пишет Фромм, "есть одна из главных заповедей силы и счастья

человека" [3, с. 208]. В добавление к этим факторам существует масса

других, содействующих уничтожению остатков способности к самостоятельному

мышлению. Часто психологические, экономические, политические и моральные

проблемы затуманиваются настолько, что у большинства людей создается ложное

впечатление, что разобраться в них может только специалист. Результат этого

влияния -- двоякий: или полный скептицизм в отношении всего, что пишется и

говорится, или абсолютное доверие всему, что преподносится с достаточным

апломбом. Еще одним фактором является разрушение целостного представления о

мире. Град разнородных новостей, обрушивающийся на нас, перемешанный к тому

же с рекламой приводит, по мнению Фромма, к потере связи с услышанным, оно

как бы перестает нас касаться; сознание перестает реагировать на

происходящее в мире.

То же самое касается и желаний. Казалось бы, недостатка в желаниях у

современного человека нет, и общество ограничивает лишь те, которые

приводят к явному причинению вреда другим людям. Однако многие люди рано

или поздно задаются вопросом, почему они стремятся достичь тех или иных

целей. Если такой вопрос появляется, то он пугает, так как затрагивает

основу деятельности человека -- знание того, что он хочет. Потому люди

стремятся поскорее забыть этот вопрос и продолжить погоню за целями,

которые они считают своими [3, с. 210]. Современный человек живет в

состоянии иллюзии, будто он знает, чего хочет. На самом деле он хочет того,

что должен хотеть в соответствии с общепринятым шаблоном. Знать свои

подлинные желания, пишет Фромм, гораздо труднее, чем кажется; это одна из

труднейших проблем человеческого бытия. Определить, насколько наши желания

не являются нашими собственными, очень сложно; причем сложность эта тесно

связана с проблемой власти и свободы. В ходе новой истории власть церкви

сменилась властью государства, власть государства сменилась властью

совести, власть совести сегодня вытеснена анонимной властью здравого смысла

и общественного мнения. Мы превратились в роботов, пишет Фромм, но живем

под влиянием иллюзии, что мы -- самостоятельные индивиды. Эта иллюзия

помогает сохранить неосознанность неуверенности, но не более того [3, с.

211].

Потеря собственной сущности превращает конформизацию в императив:

человек может быть уверен в себе, только если живет в соответствии с

ожиданиями других, в противном случае имеется риск потерять психическое

здоровье. Приспосабливаясь к общественному шаблону, можно глушить сомнения

по поводу собственной сущности и приобрести уверенность, но цена высока:

отказ от своей спонтанности, индивидуальности и свободы. Остается

эмоционально мертвый биологический робот.

Так что же означает свобода для современного человека? Человек стал

свободен от внешних связей. Он мог бы действовать по своей воле, если бы

знал, чего он на самом деле хочет. Вместо этого он приспосабливается к

анонимной власти и усваивает "я", нисколько не отражающее его собственную

сущность. Вопреки видимому благополучию, современный человек подавлен

глубоким чувством бессилия и пассивно встречает надвигающиеся катастрофы.

Возможно ли состояние позитивной свободы, в котором индивид существует

как независимая личность, но не изолированная, а соединенная с миром,

другими людьми и природой? Приобретение такой свободы возможно, по Фромму,

через реализацию своей личности. С точки зрения идеалистов, личность может

быть реализована только усилиями интеллекта, когда разум подавляет и

опекает человеческую натуру. Однако при этом разум становится узником, и

обе стороны (разум и чувства) калечат друг друга. Фромм полагает, что

самореализация достигается путем активного проявления всех эмоциональных

возможностей. Другими словами, позитивная свобода заключается в спонтанной

активности всей целостной личности человека. Проблема спонтанности --

труднейшая проблема психологии, но Фромм дает следующее определение.

Спонтанная активность -- это не вынужденная активность, навязанная индивиду

его изоляцией и бессилием; это не активность робота, обусловленная

некритическим восприятием шаблонов, внушаемых извне. Спонтанная активность

-- это свободная деятельность личности. Предпосылкой спонтанности является

ликвидация разрыва между разумом и натурой. По мнению Фромма, примером

спонтанной деятельности являются художники (в широком смысле) и дети.

Секрет того, что проблему свободы решает спонтанная деятельность,

кроется, по мнению Фромма, в любви и труде. В любви, которая является

добровольным союзом на основе сохранения собственной личности. Другая

составная часть спонтанности, труд, должен быть творческим, а не

вынужденной деятельностью с целью избавления от одиночества. Основное

противоречие, присущее свободе, -- рождение индивидуальности и боль

одиночества -- разрешается спонтанностью всей жизни человека. При всякой

спонтанной деятельности индивид сливается с миром, но его личность при этом

становится сильнее, поскольку она деятельна. Обладание ценностями силы не

дает. Только качества, которые вытекают из спонтанной активности, придают

личности силу и тем самым формируют основу ее полноценности. Неспособность

же действовать спонтанно, выражать подлинные мысли и чувства и вытекающая

из этого необходимость выступать под маской псевдоличности являются, по

Фромму, источником чувства слабости и неполноценности. Из этого следует,

что важна именно деятельность сама по себе, а не ее результат; в обществе

же общепринятой является противоположная точка зрения. Если человек

оказывается способен жить не автоматически, а спонтанно, то его сомнения

исчезают. Человек осознает себя как творческую личность и понимает, что у

жизни есть лишь один смысл -- сама жизнь [3, с. 219]. Слившись с миром в

акте спонтанной реализации своей жизни, индивид обретает уверенность;

уверенность, отличную от той, которая была характерна для доиндивидуального

состояния: новая уверенность не основана на защите индивида высшей силой,

она не игнорирует трагическую сторону жизни. Новая уверенность динамична;

она основана на спонтанной активности самого человека. Это уверенность,

которую может дать только свобода, и она не нуждается в иллюзиях, поскольку

Страницы: 1, 2, 3, 4