Общество и предпринимательские ценности

ценностями труда ради себя и своих близких, совершенно неведом нашему

сознанию.

В силу коллективистского духа русской традиционной культуры сознание

широких масс проникнуто сильнейшим конформизмом. Массовый субъект остро

чувствителен к различению доминирующей и маргинальной точек зрения. С того

момента, как идеология предпринимательства становится государственной, т.е.

разделяется Властью, изменяется на доосознанном уровне отношение к ней

самых широких масс. Теперь маргиналом, отщепенцем становится защитник

социалистического выбора или антибуржуазной самобытности.

Следует стократно использовать эту особенность массового сознания.

Идеология предпринимательства должна быть продублирована на всех возможных

уровнях и в самой различной семантике от лубка и плаката до утонченно-

философской с привлечением Лютера, Хайдеггера и Хайека.

Вместе с тем, использование авторитета Власти (государства) для

укоренения бизнеса в современном российском обществе (по типу "бизнес - это

большое государственное дело") представляется малопродуктивным - в силу

десакрализации Власти в последние годы, и, более того, нецелесообразным и

даже опасным, поскольку при этом предпринимательству отводится заведомо

служебная, подчиненная роль. В культурном отношении такая стратегия

легитимизирует скорее государственное, а не частное, предпринимательство и

откроет дорогу слабой, зависимой буржуазии "третьемирского" типа.

В известном смысле и либеральная, и тоталитарная пропаганда

используют, хотя и по-разному, одни и те же психологические механизмы. Если

тоталитарная пропаганда, рассчитанная на гомогенизацию и унификацию

общества, состоит в многократном заклинательном повторении одних и тех же

примитивных формулировок-лозунгов, то пропаганда в свободном обществе

представляет собой многообразное варьирование в самой различной семантике

различающихся и даже как бы противостоящих внешне позиций, за которыми

стоит одна и та же сущность. При этом четко осознается и отслеживается, что

должно оставаться сферой свободного выбора индивида, а где выбора нет и не

может быть. Например, идеологическое пространство формируется таким

образом, что индивид может в соответствии со своими склонностями выбирать

между тем, чтобы покупать удобные и престижные вещи или ограничивать себя,

сколачивая капитал и формируя основу будущего процветания. Однако,

работать, как вол, для того, чтобы делать деньги для реализации и первого,

и второго, он должен в любом случае, здесь выбора нет.

Если к пропаганде тоталитарной сознание нашего общества давно

адаптировалось и не воспринимает ее, то с пропагандой либерального типа оно

не знакомо. Тем эффективнее будет ее воздействие.

Одна из фундаментальных особенностей любой культуры состоит в

следующем: мера разработки и детализации той или иной сферы однозначно

задается мерой значимости последней в культуре. Чем подробнее

разворачивается нечто, чем больше об этом пишут и говорят, чем чаще каждый

человек встречается с данной темой, тем более высокой значимостью наделяет

ее сознание.

Ценности бизнеса утвердятся как нечто самоочевидное и непреложное,

если каждый человек будет пребывать в поле обсуждения либеральной

экономики, ее механизмов и проблем (которое должно одинаково формироваться

и аналитическими обзорами, и романами, и детективами).

Идеология, противостоящая бизнесу, должна быть обозначена в два-три

штриха броскими лозунгами и карикатурными образами. Пройдет совсем немного

времени, и вся эта сфера будет восприниматься как не заслуживающая сколько-

нибудь серьезного внимания. Во взрослой аудитории сейчас почти все могут

ответить на вопросы "когда возникла партия нового типа? какова ленинская

формулировка членства в РСДРП?", и практически никто - на вопросы "чем

отличается бартер от клиринга? что такое тройская унция? чему она

равняется? как соотносятся цены на золото и серебро и сколько сегодня стоит

унция золота?" Эту культурную ситуацию необходимо перевернуть.

В теории модернизации давно сформулировано положение о тактике

внедрения нового в традиционное сознание. Она состоит в том, что

нововведения надо обязательно "насаживать" на какие то, действительные или

мнимые, элементы культурной традиции. В нашем случае идеологию

предпринимательства следует сращивать в массовом сознании с традицией

дореволюционного предпринимательства, представляя бизнес исконным делом

русского человека, прерванным злокозненными большевиками. В серии ЖЗЛ,

пользующейся массовой популярностью, можно начать многотомное издание

жизнеописаний выдающихся российских предпринимателей. Выстраивая их образы,

можно будет сформировать идеальный образ предпринимателя со всеми его

добродетелями: преданностью делу, честностью, самоограничением, купеческой

этикой и т.д. Особенно стоит обращать внимание на такие моменты, как

благотворительность и патриотизм. Это позволит сформировать связь ценностей

предпринимательства с глубоко закрепленными в массовом сознании ценностями

"национальной идеи", "государственности", "российской славы".

Необходимы многообразные работы, освещающие место предпринимательства

в мировой истории (в рамках упоминавшейся идеологеммы "Частная

собственность порождает цивилизацию"), задача которых - установить

устойчивую связь - поначалу ассоциативную, а затем и смысловую -

"предпринимательства" с идеями "развития", "прогресса" и благосостояния.

В ближайшее время представляется продуктивным использовать идеологемму

"Возвращение в Европейский дом". В этой схеме советская эпоха трактуется

как насильственный отрыв России от процесса уверенного вхождения ее в

культурное и экономическое пространство Европы. Теперь, с крахом

большевизма, прерванный процесс можно продолжить.

Необходимо последовательно и целенаправлено внедрять имидж и ценности

устойчивой, удобной и комфортной буржуазной жизни, подчеркивая

фундаментальное отличие создаваемого на века и базирующегося на честном

труде буржуазного быта от воровской "малины" или скоротечной мафиозной

роскоши, в основе которых лежит награбленное.

В культуру следует внедрять образ "налогоплательщика" гражданина,

который трудится, платит налоги, своим трудом содержит государство и имеет

право требовать от властей отчета в расходовании средств. Это настоящий,

полноценный гражданин, обладающий и правами, и обязанностями по отношению к

обществу и государству. Ему противостоит люмпен, злостный безработный,

уклоняющиеся от общественной деятельности и социальной ответственности.

Нужно создать ряд "звезд", конкретизирующих и персонифицирующих

ценности предпринимательства. Ряд этот должен охватывать все крупные

возрастные, половые и социальные категории - "молодой парень", "зрелый

мужчина", "деловая женщина", "отставник-бизнесмен" и т. д. Сама жизнь

требует создать такой набор образов-образцов, и он уже складывается

стихийно, надо лишь отточить его, передав в разработку специалистам по

имиджу.

Наконец, надо выстроить и галерею образов отрицательной идентификации

- антиподов, антиобразцов - люмпен, преступник, террорист, наркоман и т.д.

Работа по легитимизации бизнеса в российской культуре и общественном

сознании не может быть успешной без добротного научного, теоретического

обеспечения. Необходимо организовать и финансировать культурологические и

социально-психологические исследования. (Один пример: в области

экономической антропологии, которая занимается исследованием традиций

экономического поведения и детерминацией экономики традиционной культурой

общества, в нашей стране работает буквально два-три исследователя. Работа

эта не имеет заказчиков, делается в стол). В равной степени необходима

обратная связь, т.е. грамотный мониторинг общественных настроений,

отношения к бизнесу, который позволил бы оценивать и корректировать

культурную работу.

СОВРЕМЕННЫЙ МУЖЧИНА.

Ольга Здравомыслова.

На фоне социальных и политических потрясений последнего времени мало

кто обращает внимание на менее заметные изменения. Тем не менее они

оказывают глубокое и долговременное влияние на весь строй нашей жизни,

поскольку затрагивают унаследованные из прошлого представления о норме и

отклонении от нормы, о долге и свободе, о социальных ролях, которые должен

играть человек. К явлениям такого рода принадлежит и происходящее на наших

глазах изменение мужской роли в обществе.

Для успешного функционирования в обществе мужчине, по определению

французских социологов Д.Берто и К. Делкруа, требуется "двойное

подкрепление": профессиональная занятость и семья. Однако к концу ХХ века

самоутверждение мужчины и в семейной, и в профессиональной сферах делается

все более сложным.

Обретение и сохранение мужчиной статуса мужа и отца стало серьезной

социальной проблемой из-за роста разводов и увеличения количества детей,

рожденных вне брака. О масштабах этого процесса говорят следующие цифры: в

"благополучных" странах, входящих в Европейское сообщество, показатель

числа разводов на 1000 населения увеличился более чем в три раза между 1960

и 1992. В течение последних пяти лет процесс несколько замедлился, но это

объясняется не столько тенденцией укрепления семьи, сколько снижением

численности браков. В странах Европейского сообщества число детей,

рожденных вне брака, выросло с 8,8% процента в 1980 году до 20% в 1992

году. Число семей с одним родителем (как правило, - матерью) составляло в

начале 1990-ых годов около 11,2% всех семей.

Одновременно с угрозой потери супружеской и отцовской ролей,

подвергается эрозии и профессиональная роль мужчины. Прежде всего, это

связано с растущей угрозой безработицы, с увеличением ее масштабов. Потеря

работы или ее смена, требующая снижения амбиций, становятся непременной

частью жизненного опыта все большего числа мужчин. Кроме того, в

профессиональной сфере обостряется конкуренция между мужчинами и женщинами.

Профессиональная конкуренция "проникла" и в семью. В начале 1970-х годов

западные социологи попытались исследовать и описать семью двух работающих

супругов и семью "с двумя карьерами" как принципиально новые типы,

рождающие новые отношения в сфере семейной власти и новые типы конфликтов.

Изменения, неминуемо происходящие в этих семьях, затрагивают обе

супружеские и родительские роли.

Все более многочисленные западные исследования описывают изменение

мужской роли в обществе через термин "кризис маскулинности". Он выражается,

прежде всего, в том, что так называемые традиционные нормы мужского

поведения, формирующие стереотип мужественности, усваиваемый мальчиками и

юношами в ходе социализации, все в меньшей степени обеспечивает успешность

или даже простую адаптацию взрослого мужчины в обществе. Выделяют несколько

основных норм, на которых строится образ "настоящего мужчины":

- избежание в поведении любого намека на "женственность", запрет на

эмоциональность, то есть крайняя сдержанность в проявлении чувств (прежде

всего таких, как нежность, любовь, доверчивость, ласка),

- постоянное стремление к достижениям и социальному статусу,

уверенность в себе,

- агрессивность,

- нетерпимость к гомосексуалистам,

- высокая и "безрассудная" сексуальность.

Мужчина, обладающий таким набором качеств, предстает как властный и

жесткий победитель, призванный доминировать в семье и обществе.

Предполагается, что он всегда сумеет достигнуть поставленных - пусть даже

самых высоких - целей, безусловно, выиграет у конкурента, оказавшегося

почему-либо не на высоте предъявляемых настоящему мужчине требований.

Такому герою, естественно, нужна подруга, нормы поведения которой во всем

противоположны, а сфера деятельности которой, практически, никак не

пересекается с "мужской".

Нет нужды доказывать, что реальность, в которой мы живем, отрицает

жесткую нормативность как женской, так и мужской ролей. Однако нормы

женской роли оказались гораздо более гибкими, способными к изменениям, а

женственность в сознании людей в гораздо меньшей степени отождествляется со

слабостью и пассивностью, чем мужественность с физической силой,

стремлением к доминированию и высоким социальным достижениям. Секрет

состоит в том, что с давних пор именно эти качества мужчины обеспечивали

эффективное исполнение его ключевой общественной роли - роли кормильца

семьи. Знаменитая исследовательница культуры, этнограф Маргарет Мид,

считала эту роль "социальным изобретением" и специфически человеческой

ценностью. Суть ее состоит в следующем: "будущий мужчина усваивает, что,

когда он подрастет, одной из обязательных вещей, которые ему придется

делать, чтобы стать полноправным членом общества, будет обеспечение пищей

какой-нибудь женщины и ее потомства. Даже в очень простых обществах

немногие мужчины могут уклониться от выполнения этой обязанности, стать

бродягами, мизантропами, живущими в одиночестве в лесах." [2]

Вглядываясь в то, как устроены "простые общества", и наблюдая, как

меняется жизнь сложных современных обществ, Маргарет Мид предупреждала, что

мужская роль кормильца семьи "может быть утеряна."[3] Возможно, именно этим

подсознательным страхом человечества обусловлено упорное сохранение и даже

своеобразный Ренессанс, который переживает периодически образ

"классической" мужественности. В России этот страх проявляется гораздо

сильнее, чем в странах современного Запада.

Обратимся к современному российскому опыту социализации мальчиков и

юношей, который строится на образах героев фильмов-боевиков, "новых" героев

современного российского бизнеса. Здесь можно отметить все более очевидную

компрометацию "классического" интеллигента, неспособного добиться успеха в

"крутом бизнесе" и потому теряющего в глазах молодых людей всякую

привлекательность и престиж. Общество как бы спрашивает мужчину: если ты не

победитель в жестокой борьбе за деньги и влияние, то кто же ты? И отвечает

вполне определенно: ты не мужчина, поскольку даже не можешь содержать свою

семью "на должном уровне". Как и в "простых обществах", описанных Маргарет

Мид, требование содержать семью у нас вменяется мужчине в качестве не

просто главной, но единственной обязанности.

В начале 1990-х годов мы провели сравнительное исследование "Семья:

Восток-Запад" в России и нескольких европейских странах. Его результаты

показали, что именно среди российских респондентов оказался самый высокий

процент семейных мужчин, однозначно ориентированных на профессиональную

сферу - 11% процентов. В Западной Германии эта группа составила 5%, в

Польше - 4%, в Восточной Германии - 3%, а в Венгрии и Швеции - лишь 2%.

По числу "семейно-ориентированных" мужчин Россия (19%) "похожа" только

на Западную Германию (18%), единственную страну в нашем исследовании, где

среди мужчин-респондентов была самая большая группа мужей неработающих жен,

то есть фактических "единственных кормильцев". Во всех остальных странах

эта группа "семейно-ориентированных" мужчин оказалась в полтора-два раза

выше. Ответы респондентов на вопросы о внутрисемейной жизни показали, что

тенденция к конструированию новой мужской роли, характерная для Европейских

стран, в России гораздо слабее, а "кризис маскулинности", судя по некоторым

результатам, гораздо ярче. Так, российские мужчины в два раза чаще

высказывают неудовлетворение своими отношениями с детьми и супружескими

взаимоотношениями. В тоже время, они в четыре раза чаще утверждают, что

"участие отца в уходе за ребенком рождает много проблем". Подавляющее

большинство российских мужчин рассматривают период, когда жена находилась в

отпуске по уходу за ребенком, как исключительно тяжелое временя,

осложненное частыми семейными конфликтами. В целом, их ответы создают

отчетливое впечатление, что семейные мужчины в России существуют в рамках

очень жесткой нормы и практического отсутствия выбора: они должны быть или

традиционными "добытчиками" или оказаться полными и окончательными

неудачниками.

Этот результат довольно неожидан, если учесть многочисленные

исследования советского времени, показывавшие, что в нашем недавнем прошлом

тенденция к равноправию доминировала в семье. "Базовая" советская модель -

семья с двумя работающими супругами - была, конечно, несовершенна, но ее

принципиальная новизна по сравнению с прошлым состояла в том, что

работающая вне дома жена была в достаточной мере самостоятельной фигурой и

могла ваполнять роль независимого, а иногда и главного, кормильца в семье.

Интересно, что в советской равноправной семье, функционировавшей в

значительной мере за счет двойной занятости женщины, сохранилась тоска по

традиционным нормам и реальное воспроизводство их прежде всего в

социализации мальчиков и юношей.

В 1995 году я проводила опрос среди московских студентов-экономистов.

Они описали современного успешного российского бизнесмена, как будто бы

имея перед глазами вышеперечисленные нормы поведения "истинного" мужчины.

Ребята подчеркивали, что ему необходимы жесткость и жестокость, властность,

агрессивность, упорство в достижении цели, уверенность в себе, скрытность.

И объясняли, что мир устроен "для сильных мужчин". Как видите, современное

российское общество актуализировало традиционные нормы мужского поведения:

жить за пределами семьи, которая тем не менее является важным показателем

общественного статуса мужчины, и которую необходимо быть в состоянии

содержать. Отклонение же от этих норм грозит неуспехом и даже настоящим

жизненным крахом. А поскольку удержаться на нормальном "среднем уровне" в

России становится все более и более трудно, мужчина все чаще рискует

потерять статус, в том числе и семейный.

Но если все-таки взять не одно лишь "денежное измерение" жизни, как ни

актуально оно сейчас для России, а более широкую перспективу и вспомнить

наш собственный недавний опыт, то окажется, что "кризис маскулинности"

отнюдь не выдумка. Культура властно требует изменения жестких норм мужского

поведения и закрепления в сознании и опыте новых поколений иных социальных

и психологических навыков, вступающих в очевидное противоречие с

традиционными нормами мужского поведения. Возникает вопрос: не последует ли

вслед за разрушением традиционной модели кормильца разрушение мужской

модели поведения вообще? Какой выход здесь возможен?

Исследования последних лет показали, что современные молодые мужчины

на Западе значительно в большей степени, чем их отцы, стали связывать

самореализацию с семейной жизнью и, сравнительно с отцами, меньше с

самоутверждением в профессиональной сфере. Можно даже утверждать, что они

уже не просто хотят "иметь" семью, как подкрепление своего социального

статуса, но хотят "быть" в ней. Одним из свидетельств этого является то,

что современные отцы значительно больше вникают в воспитание детей, больше

проводят с ними времени и даже берут по отношению к детям часть традиционно

"материнских" обязанностей.

Эта тенденция оказалось достаточно значимой для того, чтобы начать

описывать современных семейно-ориентированных мужчин как социальный феномен

постиндустриального общества. Например, норвежские социологи Холтер, Аарсет

и Нильсон смогли выделить среди "семейно-ориентированных" мужчин четыре

типических фигуры.

Во-первых, - это мужчина, для которого семья является продолжением

карьеры и который через отношения с детьми как бы увеличивает свою общую

социальную компетентность.

Во-вторых, - это "заботливый мужчина", который, по-настоящему, глубоко

эмоциольнально включен в домашнюю жизнь, в отношения с детьми, видящий в

семье главную сферу своей самореализации.

В-третьих, - "справедливый мужчина", принимающий на себя часть

семейных обязанностей, которые он выполняет неуклонно и регулярно.

И наконец, - "семейный идеалист", который всячески превозносит семью,

объявляет ее своей главной ценностью, но в действительности, проводит

резкую грань между домашней и профессиональной жизнью, участвуя в первой

лишь на словах, на уровне признания важности "семейной идеологии".

Новые требования жизни отразилось в современных представлениях об идеальном

мужчине. Исследования, проведенные в 1995 году в Швеции Б.Бергстен и М. Бэк-

Виклинг, показали, что наиболее часто в "идеал" входят" двенадцать

характеристик. Порядок наиболее часто упоминаемых качеств отражает их

значимость для отвечавших мужчин и женщин.

С точки зрения самих мужчин, идеальный мужчина должен быть: честен, хорошо

образован, справедлив, жизнерадостен, деликатен, надежен, ответственен,

энергичен, уверен в себе, спокоен, находчив, способен к сопереживанию.

С точки же зрения женщин, современный идеальный мужчина: честен,

деликатен, способен к сопереживанию, хорошо образован, находчив,

жизнерадостен, энергичен, ответственен, независим, справедлив, великодушен

и надежен.

Как видно, мужчины и женщины рисуют образ, весьма мало соответствующий

нормам традиционной маскулинности. В нем нет прежде всего "избежания любого

намека на женственность" и "запрета на эмоциональность". Напротив, и сами

мужчины и особенно женщины подчеркивают эмоциональную открытость и как раз

те качества, которые делают мужчину прежде всего способным к общению с

женщинами и детьми, к пониманию, а не подчинению других. В этом новом

идеале нет даже намека на властность, агрессивность и не упоминается сила.

Вспомним, что семейная жизнь становится для мужчины продолжением карьеры и

даже "второй карьерой" - не в смысле простого подкрепления его социального

статуса, а в том, что отношения с женой и детьми, полноценное участие в

жизни семьи становятся для него способом самореализации не в меньшей (а

иногда и в большей!) степени, чем профессия. Это заметно даже когда

мужчина, живущий отдельно от семьи, продолжает оставаться полноценным отцом

своего ребенка - ситуация, которая становится все более массовой и

"нормальной" на Западе.

Нет сомнения в том, что "мужская" и "женская" культуры, традиционно

четко разделенные, сближаются и перемешиваются: женщины все больше времени

посвящают профессиональной работе, а мужчины все больше личного времени

отдают домашней жизни. Благодаря этому, роль "добытчика", она теряет свою

жесткость и определенность, ее границы постепенно размываются.

Разумеется, это создает огромные трудности для мужской социализации,

все еще "привязанной" к традиционной модели кормильца. Последнее

чрезвычайно характерно для современной России, где пока гораздо чаще

говорят и пишут о возвращении к неким традиционным нормам, искаженным в

советский период, чем о кризисе самих этих норм, в том числе кризисе

классических представлений о мужественности. Именно поэтому для российских

мужчин более реальна опасность оказаться маргиналами - неудачниками с точки

зрения требований традиционной мужской роли и в то же время неудачниками в

современной роли, пока еще не устоявшейся и открытой для экспериментов.

Обобщение.

1. Состояние массового сознания российского общества отличается

крайней противоречивостью, сегментацией, идейно-политической пестротой. Для

него характерны различные проявления и тенденции, две из которых являются

основными: демократическая и авторитарная. Социальные основания этих

тенденций имеют довольно сложную структуру. Помимо относительно устойчивого

"ядра" как демократическая, так и авторитарная тенденции могут опираться на

одинаковые, причем весьма значительные слои населения, которые по одним

вопросам занимают демократическую позицию, а по другим - выглядят как

приверженцы авторитаристских устремлений. Такая, казалось бы,

парадоксальная ситуация является вполне закономерным выражением социально-

экономических и политических процессов, характерных для общества

переходного, трансформационного типа.

2. Авторитарные тенденции порождены во многом социальным расслоением

российского общества, угрозами, проистекающими из экономической и

политической нестабильности, затянувшимся поиском выхода страны из кризиса.

Признаки авторитарных настроений в разной степени прослеживаются как в тех

слоях общества, которые больше других выиграли от реформ так и в тех,

материальное положение которых заметно ухудшилось. Наиболее демократически

ориентированным выглядит социальный слой, благосостояние которого возросло

при одновременной утрате ощущения уверенности в завтрашнем дне, то есть

речь идет о людях, воспринимающих рыночную экономику как сочетание

возросших возможностей, но и большего риска.

3. Экономические представления населения отличаются спонтанностью и

непоследовательностью. Отдельные направления хозяйственной политики

властей, несовместимые с тоталитарным режимом, встречают мало возражений.

Значительная часть респондентов согласна и со свободной куплей-продажей

земли. Наибольший протест вызывают характер приватизации, рост цен и

отсутствие государственного контроля над предпринимательской деятельностью.

Почти половина российского общества резко отрицательно реагирует на

обогащение "новых русских", требуя экспроприации неправедно нажитого ими

богатства. Вместе с тем, только 20% населения испытывают негативные чувства

вообще ко всем согражданам, ставшим богатыми за последние годы. Перед нами

- специфический социальный антагонизм, порожденный своеобразием условий, в

которых проводится российская хозяйственная реформа и, прежде всего,

приватизация. Объект этого антагонизма четко локализован, и трактовать

ситуацию расширительно, как нарастание угрозы авторитаризма вследствие

перераспределения собственности вообще, нет оснований. Подобных требований

общественное мнение не выдвигает.

4. Результаты исследования опровергают ряд весьма распространенных

мифов (стереотипов) о характере сознания российского общества:

- об исключительно патерналистском характере сознания и ценностей

россиян, несовместимых с рыночным типом хозяйствования;

- о подавляющем господстве уравнительного подхода к проблеме

социальной дифференциации, нежелании россиян жить в условиях

общества с имущественным расслоением;

- о глубоком кризисе ценностей россиян в условиях рыночной

трансформации, влекущем за собой как моральную деградацию общества,

так и утрату национальной самобытности.

В настоящее время в российском обществе существует два основных типа

ценностных установок: ценности, в основе которых лежат ориентации

уравнительного характера, и ценности, где главное - ориентация на общество

равных возможностей. В целом первая ориентация распространена заметно

меньше, чем вторая. Основную значимость для большинства опрошенных имеют

ценности приватной жизни и возможность самореализации.

С точки зрения распространенности патерналистско-конформистского и

индивидуалистического типа ментальности, преобладающей является

индивидуалистическая ориентация личности и соответствующий этому тип

сознания. Патерналистский тип сознания характерен для меньшей части

населения России.

Несколько иначе выглядит психоэмоциональное состояние россиян. Здесь

особенности индивидуальной жизненной ситуации, в сочетании с ощущением

стыда за нынешнее состояние страны, чувством страха перед разгулом

преступности и пониманием невозможности оказать влияние на происходящее,

дают резкий всплеск авторитарных настроений.

5. Россияне в целом позитивно воспринимают демократию, но прежде всего

как нормативную ценность. Демократия же как совокупность институтов, правил

и процедур пока воспринимается явно недостаточно. Массовое разочарование в

"демократических реформах" 80-90-х годов породило в обществе заметную тягу

к "сильной руке".

Мифологичность российского исторического сознания, безусловно,

предрасполагает к культу личностей и создает возможность перерождения

демократии в режим личной власти. Эта возможность будет сохраняться в

течение всего периода трансформации, пока новые социальные слои и группы и

их интересы находятся в стадии формирования. Будут сохраняться и надежды

общества на некую сильную личность, на нового "Отца Отечества", который бы

смог извне, "сверху", объединить социум, создать некие скрепы, внести

элементы упорядоченности в общественную жизнь.

Вместе с тем россияне в целом не поддерживают насильственные действия

как основное средство выведения страны из кризиса. За социальную

стабильность, порядок и рост благополучия большинство населения страны не

согласно (во всяком случае в настоящее время) платить слишком высокую

"демократическую цену", отказываться от фундаментальных демократических

институтов. Само признание демократических ценностей, пусть даже на уровне

символов, остается хотя и хрупким, но все-таки барьером на пути

тоталитарного перерождения власти.

6. Мера жесткости власти, на которую в принципе готово согласиться

сегодня население России, соответствует умеренно авторитарному правлению.

При этом авторитаризм выступает, по существу, как альтернатива

тоталитарному перерождению власти и общества, альтернатива, которая людям

кажется в нынешних условиях более реальной, чем укрепление собственно

демократических институтов. Историческая память народа подсказывает ему:

лучше уж умеренно авторитарный режим, в условиях которого сохранится

возможность "дозревания" ростков демократического общества, чем анархия,

хаос и, как следствие, откаты к железу и крови нового тоталитаризма.

Такой выбор - это не столько вопрос нравственности, сколько реакция

массового сознания на реально сужающееся поле альтернатив общественного

развития России.

7. Этноцентризм как базовая идея тоталитарного реванша не опирается на

сколько-нибудь массовую поддержку населения. Не находит отклика у

большинства россиян как изоляционистский проект обустройства России, так и

упование на возрождение России через восстановление СССР. Все большее число

людей идентифицирует себя с нынешним российским государством и его будущее

видит в "общем доме народов, обладающих равными правами".

8. Большинство россиян рассматривает свою страну в качестве великой

державы, опираясь на исторический компонент национального самосознания и на

оценку вклада России в развитие мировой культуры. Подавляющему большинству

населения чуждо стремление силой доказывать свои права на статус великой

державы в мировом сообществе. Ощущение того, что с Россией перестали

считаться в соответствии с ее ролью в мировой истории, не порождает в

настоящее время массовые настроения реваншизма. Консенсус наблюдается в

осознании того факта, что главным средством повышения авторитета

современной России в мировом сообществе должны стать успехи страны в

развитии экономики и укреплении подлинной демократии.

-----------------------

[1] И. Яковенко "Экономика, политика, общество. Новые реалии России",

1992 г.

[2] Маргарет Мид, Культура и мир детства, М., 1988, с.312.

[3] там же. с.309

Страницы: 1, 2